Монета желания
Шрифт:
Однако сейчас он желал услышать ясные ответы не только на заданный вопрос, но и на многие другие, с которыми пришел — ибо Ферапонт, как никто другой, обладал способностью впитывать разнородные сведения и делать из них неожиданные выводы, в большинстве своем оказывавшиеся верными.
В силу незначительности его положения, да и внешнего вида, который не меняла и так любимая им раньше богатая одежда, неизменно выглядевшая на нем обносками с чужого плеча, — он не привлекал к себе внимания и слышал то, что при другом человеке поостереглись бы говорить.
Желая привести говорливца в чувство, Адашев строго произнес:
— Ферапонт,
Слыша слова друга, упоминание о далеких годах, таких счастливых, Ферапонт улыбнулся и заговорил уже обычным языком:
— Все, что слышал, расскажу — хоть и не хочется, не мое это дело, судить да рядить о боярах да священниках. А самое главное, все это, хоть напрямую, хоть окольно, с самим царем связано. Дела эти в первую голову самого государя касались, а потому тем паче не стоило бы в них входить. Но понимаю, пришел ты не за отговорками, потому уклоняться не буду. Однако допрежь разговора позволь угостить тебя, чем Бог послал. Что мы за пустым столом сидим, вид у тебя усталый, подкрепись. Да и вообще, не дело после такой долгой разлуки гостя голодным оставить.
Федор неожиданно почувствовал острый голод — он не ел почти целый день. После получения спешного вызова во дворец у любого аппетит может пропасть.
— Давай, дружище, мечи на стол, — весело ответил он. — Только не суетись, по быстрому, по-походному перекусим.
Ферапонт с готовностью поднялся, пригласив с собой гостя, чтобы быстрее еду собрать, вместе спустились в погреб. Там стояли кадушки с соленьями, солониной, висели окорока, вяленая рыба, темнели закрытые бутыли с квасом.
В захваченные с собой глиняные миски набрали грибов, капусты. Ферапонт снял рыбину, отхватил добрый кусок окорока, вручил Федору бутылку. Поднявшись и наскоро разложив еду, к которой ризничий добавил половинку жареного гуся, свежие ломти хлеба, они приступили к трапезе, и разговор продолжился.
— Знаешь, первый раз за столько времени с аппетитом ем, — заметил хозяин дома, ритмично двигая челюстями. — Ты человек храбрый, мужественный, а я ведь всегда трусоват был. Старался никуда не вмешиваться, жить потихоньку, да не получается, ибо служу у отца Михаила, а он в стороне никогда не останется, если видит, что затевается дело злое.
С год назад отец Сильвестр, по приказу царя, должен был служить молебен при помощи священной книги, особую силу имеющей, после чего всякая нечистая сила была бы истреблена. Но вместе с нею сгинули бы и добрые духи, — которые, я теперь уверен в этом, хоть скажу только тебе одному, — существуют и сейчас.
Так случилось, что старые боги, которым прадеды наши поклонялись, оживили невинно убиенного боярами сына кожевника Петра, старого друга отца Михаила. А раз так он от них помощь получил, то и ребенка, Алешу, причислили к нечистым, которым пропасть должно.
Черный колдун Велигор рассказал об этом Петру, и тот, совершив святотатство великое, книгу сжег. Молебен не состоялся, сын мастерового был спасен. Много горя и страданий перенес ремесленник, но все же Господь, великий и всеблагий, помиловал его за совершенные им дела богоугодные.
Внимательно слушавший Федор заметил:
— Слышал я это имя. Не он ли поднял народ на битву с заговорщиками-боярами на Ключевом поле?
Искоса взглянув на него, ризничий молвил:
— Верь — не верь, только не смейся. Я тоже сначала сомневался, но были там не все бояре, но с ними и нечисть разная, под бояр рядившаяся. А что до Петра, то верно, он бой возглавил, и корочуны побиты были.
Адашев замер, перестав жевать:
— Какие корочуны, что ты мелешь?
Не возмущаясь его недоверием, Ферапонт произнес:
— Я так и думал, не поверишь. В этом только самому надо убедиться, не с чужих слов. Вертятся промеж людей, в их личину рядясь, создания злобные, страшные, бесовские. Речами кручеными да сладкими и простых людей, и бояр одурманивают, а говорят люди знающие — и до царя добираются.
Налетит свора такая невесть откуда, ограбит, поглумится над человеком, да после и убьет зачастую. Я сдуру ранее хвастался, что живу небедно, ты знаешь, мне и родители любимые, упокой Господи их души, оставили немало, да и рачителен сам был, скопил помаленьку. А как дела эти темные начались, так все продал, кроме домишка, золота да каменья накупил, да и закопал…
Тут говоривший с опаской оглянулся, как будто кто-то слушать мог, и продолжал тихонько, еле слышно:
— Помстилось, шорох какой раздался, всего боюсь. Так вот, закопал там, где мы с тобой подрались из-за красного яблока, что я украл с лотка торговки, вспоминаешь?
— Вспоминать-то вспоминаю, только зачем мне это? — недоуменно вопросил Федор. — Как время придет, отроешь, да и воспользуешься для своей надобности.
Печально кивнул головой Ферапонт.
— Ничего мне уже не любо. Раньше богатым хотел стать, да что злато — прах, а вот пожить еще, радуясь каждой минуте, что Бог даровал, рвется сердце. Вот тебя увидел, друга старого, радость великая, завтра пойду к отцу Михаилу помогать в церковь — тоже. Служба начнется, песнопение дивное, к престолу возносящееся — высшее чудо, да так всем и наслаждаюсь в жизни, ибо неизвестен миг, когда все это исчезнет. Да, неровен час, разбойники нечестивые последнее вместе с жизнью отымут.
Странная и жутковатая тема не лишила собеседников аппетита, и некоторое время они в молчании, каждый о своем думая, продолжали ужинать. От гуся осталась только горка костей обглоданных, исчезли со стола окорок, рыба, вкусный хлеб. Гость с хозяином, довольные, откинулись на спинки лавок, которые для мягкости кое-где покрывались потрепанными бараньими шкурами.
Попивая крепкий, шипучий квас, Ферапонт продолжил речь, как будто и не останавливался.
— А о злате да каменьях я тебе рассказал потому, что ты единственный близкий мне человек во всем свете остался. Как возникнет надобность, возьми, сколько нужно. Мне только совсем немножко оставь, вдруг в лихую годину, мною предчувствуемую, все же и мне понадобится. Хотел сначала отцу Михаилу все отдать, да он человек жалостливый очень, всем верит. Много вокруг него попрошаек нечестных крутится, вот они бы и поживились.