Монетка на счастье
Шрифт:
Селина переводила взгляд с его губ на руки, Рид говорил и жестикулировал одновременно. На его лице сохранялось отчужденное выражение, и Селина поняла, что он пользуется жестами машинально, почти забыв о ее присутствии.
Рид никогда не рассказывал ей о своем прошлом. Годы ушли, изменить их было невозможно. Он выжил и считал, что если спрячет самые болезненные и досадные из воспоминаний в потайные уголки души, то они никогда не воскреснут. Но кошмар повторился, а вместе с ним появились и те воспоминания, которые Рид предпочел бы забыть навсегда. Хуже того, они были такими сильными и яркими, словно все это случилось только вчера. Рид всеми силами приказывал себе замолчать, но
– Крышей над головой была квартира с одной спальней в Куинсе, в Нью-Йорке. Я спал на диване. – В углах его губ заиграла улыбка. – Пожалуй, это мне даже нравилось – я мог пройти на кухню когда угодно и целыми ночами смотреть телевизор. Бабушка Крэншоу была почти глухой и не слышала меня.
Селина заметила, как его улыбка погасла, а в глазах вспыхнул гнев.
– До сих пор помню слова матери о том, как я должен вести себя. Она клялась, что не желает расставаться со мной, но ничего не может поделать – ей приходится колесить по стране в поисках работы. – Он пожал плечами, словно показывая, что это не имело значения. Гнев угас. – Бабушка часто болела, у нее прогрессировал артрит. Я был уже достаточно самостоятельным: я знал, как достать из коробки овсяные хлопья и налить в них молока, умел делать сандвичи с арахисовым маслом и джемом. – Он криво улыбнулся. – Мне запомнилось, как мать уверяла бабушку, что я смогу приготовить себе еду сам, если это потребуется. – Он снова пожал плечами, как будто это было неважно, и выражение лица стало еще более отчужденным. – Во всяком случае, мы с бабушкой пришли к обоюдному согласию: она присматривала за мной, а я – за ней.
Селина вспомнила, как однажды Рид рассказывал, что следил за тем, принимает ли его бабушка лекарства. Он даже делал ей уколы инсулина. Селина поняла, что у Рида никогда не было настоящего детства: уже в пять лет ему пришлось стать самостоятельным и заботиться о себе.
Рид молчал, пока события давнего прошлого проходили перед его глазами. На лбу выступили бисеринки холодного пота.
Селина ощутила его боль, а вместе с нею и ужас.
– Должно быть, вы отлично уживались вдвоем, – сказала она, пытаясь отвлечь Рида.
– Верно, – подтвердил он и сжал челюсти. – Потом она умерла. – Его тело сотрясла дрожь. Кошмар вновь оживал. В то время Риду было десять лет, он пришел домой из школы. Бабушка сидела в своем любимом кресле в гостиной. – Я нашел ее мертвой. У нее были открыты глаза. Работал телевизор. Казалось, она смотрит его, но я понял: что-то случилось. Я попытался заговорить с ней, и, когда она не ответила, пришел в ужас. Я взял ее за плечо, встряхнул, умолял ответить мне. – Его губы изогнулись в горькой гримасе. – Как говорили потом соседи, я вопил во все горло, так, что мог бы разбудить и мертвого. Но не сумел. – Лицо у него вновь стало отчужденным. – Пришли соседи и вызвали врача. Семейство О'Малли из квартиры напротив приютило меня на ночь.
Он тяжело вздохнул, когда образ бабушки стал таять перед его глазами.
– Помню, как я размышлял: позволят ли мне остаться здесь, смогу ли я найти работу и сохранить квартиру бабушки. Позднее ночью я услышал, как миссис О'Малли говорит по телефону. За пять лет нашего знакомства я никогда не слышал от нее грубого слова – прежде, до той ночи. Около двух часов утра телефон зазвонил снова. Я услышал, как она кричит: «Мне наплевать на вашу чувствительную натуру! Никаких «несколько дней», чтобы оправиться от шока! Вы должны быть здесь завтра же, забрать мальчика и похоронить мать!»
Рид сжался при мысли о том, что кому-то пришлось приказывать его матери приехать за ним.
Селина видела в его глазах обиду, боль, гнев. Когда погибли
– Должно быть, тебе пришлось нелегко. – Разумеется, глупая, тут же ответила она себе.
Рид напрягся. Он не нуждался в ее сочувствии и не хотел его. Он разозлился на себя за неожиданную откровенность, призраки прошлого должны были остаться только его призраками.
Селина заметила, как выражение холодной отстраненности, к которому она так привыкла, вновь появляется на лице Рида.
– Это научило меня полагаться только на себя, – ответил он. Он вспомнил, как в пятнадцать лет попросил у Джо разрешения остаться с ней – это был единственный раз, когда он забыл урок, полученный после смерти бабушки. Он не имел права забывать о нем вновь. Обрывая разговор, он показал знаками: – Здесь холодно. Да и поздно уже. Пора идти спать. – Отвернувшись, он выключил гирлянды на елке.
Несколько минут спустя Селина вновь лежала в постели рядом с Ридом, каждый на своей половине. Селина понимала, что сейчас Риду необходимо побыть одному.
Соглашаясь на этот брак, ты знала, что он решил никогда не позволять себе привязываться ни к тебе, ни к кому-нибудь другому, напомнила она себе. Теперь она знала, как твердо он придерживается своего решения. Она неизбежно испытает разочарование, если привяжется к нему. И все-таки Селина не могла отвернуться. Рид страдал от глубокой душевной раны, и, несмотря на то, что стремился остаться в одиночестве, Селине хотелось утешить его.
– У меня замерзли ноги, мне холодно, – прошептала она, поворачиваясь к нему. – Никак не могу согреться.
Рид взглянул на нее. Он привык искать утешения только у самого себя. Но сейчас ему казалось, что стоит обнять Селину, и воспоминания перестанут терзать его. Он придвинулся и положил ее голову себе на плечо.
Селина скользнула ближе и прижалась к нему. Ей хотелось исцелить раны его детства, но она понимала – эти раны слишком глубоки.
Обняв Селину, Рид лежал в темноте. По его телу разливалось успокаивающее тепло, подобное теплу от лучей летнего солнца. Прикосновение любой женщины успокоило бы его, убеждал себя Рид, погружаясь в сон и чувствуя, как кошмары вновь отступают и прячутся в потайные уголки его души.
На следующее утро Селина заметила, что еще никогда Рид не держался с ней так отчужденно. Но, тем не менее, она ждала этого. Несколько часов она напоминала себе совет Джо, вызывала в памяти слова бабушек – они выражали ту же мысль, но более прямо: «Тебе придется научиться терпеть недостатки мужчины, поскольку избавить его от них не удастся». Обе бабушки не раз повторяли ей это. Даже слова Гарриет Калфоно вертелись, в ее голове: «Я знала, на что иду, и не могу пожаловаться».
Но, сидя за ленчем, Селина вновь пожелала прорваться сквозь барьеры, которыми окружил себя Рид. Она раздраженно вздохнула. Даже если она сломает его барьеры, это не означает, что Рид полюбит ее. Любовь… От этого слова только что проглоченный кусок застрял у Селины в горле. Вот в чем корень ее проблемы! Она убеждала себя, что растущее чувство к Риду, просто инстинктивная привязанность к будущему отцу ее ребенка. Теперь же она была вынуждена признаться, что лгала себе. Она проникла под крепкую защитную оболочку, которую так старательно воздвигал на ее пути Рид, и влюбилась в него. Идиотка! – мысленно вскричала Селина. Только не позволяй себе надеяться, что он когда-нибудь испытает к тебе то же чувство, – иначе ты об этом пожалеешь!