Монголия. Неузкий взгляд
Шрифт:
Не успела я выйти из машины – на обочине остановилась легковушка. В ней два парня, один явно пьяный. Они ехали в деревню под Качканаром и думали, что я знаю дорогу.
– ты к кому едешь?
– к буддистам.
– к мудистам! – залились хохотом мужики.
Высадили на объездной. До города дошла пешком.
В Качканаре первым встречным человеком оказался добрый дедуля с обледеневшим советским авто. Попросила подсказать дорогу. Он ответил, что лучше подвезет меня до автобуса и договорится с водителем.
– Я сам в этот монастырь ходил,
Дед сидел в водительском кресле и царапал по стеклу голыми пальцами, пытаясь сковырнуть намерзший слой льда. Я помогала ему, делая то же самое.
– Ладно, авось увижу, доедем.
Доехав до стоянки автобусов с надписью "Западный карьер", я пересела в салон, как только водитель открыл дверь. Пару минут успела понаблюдать огненный закат, который не загораживали дома. Ровная желто-оранжевая линия между белой землей и туманным небом. Будто рассеченное напополам тесто, из которого вытекает горячий металл.
Водитель автобуса окончил маршрут. С десятка полтора рабочих, все в черной одежде и с землисто-серыми лицами, выражающими усталость, толпой пошли к двухэтажному зданию. Мне надо было в гору. На улице совсем стемнело. Я вышла, включила фонарь. Водитель остановил меня:
– Не страшно? Идти ночью в гору? Давай я тебя до вокзала довезу, там переночуешь!
– чего мне бояться? Ведь в горах нет людей.
Странные люди. Они думают, что на вокзале, населенном бомжами и ворами, будет безопаснее, чем в лесу. Парадокс. В лесу спокойно. С людьми же каждая секунда – стресс. В лесу меня защищают горы.
На горе Качканар
Итак, я поднимаюсь ночью в неизвестную мне заснеженную гору по следам, освещая путь фонарем. Дорога заняла три часа. Где-то на середине пути, повернув со смотровой площадки, встретила парня с санками. Это Гриша, которого отправили мне на подмогу. С ним, коротая путь разговорами, добрались до монастыря. Несколько раз делали привал. Пили чай из термоса.
Мне спокойно в лесу. Так бы и стояла часами, наслаждаясь свежим воздухом и тишиной.
Вошли в помещение. За длинным низким столом на полу сидели несколько мужчин и две женщины.
Старший обратился ко мне:
– что привело тебя ночью в мужской монастырь?
– разве мужской?
– вообще это не мужской и не монастырь. Здесь нет монахов.
Оказалось, монах только один – старый военный, КГБшник, отслуживший 8 лет в Афгане. Русский мужик. Но теперь – Лама Докшит. Постоянно курит "Приму". Остальные – его послушники. Всего человек шесть. Они рубят дрова, варят еду, таскают воду, топят баню и так далее.
Рассказала, как сюда добралась. Лама сказал: «ты дура. Прости, не дура, а смелая и отчаянная женщина».
Когда его спрашиваешь о смысле жизни, просветлении и всём таком, он несколько раз спросит, зачем тебе это, и так и не ответит. А если ответит, ты поймешь, что тебе это не нужно. Есть у него такая насмешливая хитринка в глазах: когда в уголках глаз появляются гусиные лапки.
Отдала оладьи, которые уже спрессовались. Меня накормили гречкой и чаем. Почти сразу легли спать. Спят здесь на полу, на пенках, в спальниках. Все в одной куче: и мужчины, и девушки. Планируется отдельное помещение, плюс отдельное для туристов. По идее, монахи вообще не должны спать и сидеть за столом с туристами, но сейчас нет отопления, и везде очень холодно, кроме этого зала. Здесь стоит печь. Ночью работники договариваются, кто подкидывает дрова по часам. Я пару раз просыпалась от холода. Лежала почти без сна. Встала, когда один из рабочих громко бил во что-то металлическое. Подъём!
Начались утренние дела.
Монахи собирают спальники, делают зарядку и идут по делам.
Мне показали, где находится туалет.
Нужно выйти из комнаты в предбанник, идти через узкий коридор, выйти на улицу через снежный коридор, и на самом обрыве найдешь возведенный сортир. "Можно поссать в карьер, если ветер дует не в морду".
Сегодня поднялся сильный ветер. Меня чуть не сносило.
Репортеры с канала "Дойче Велле" снимали рассвет. Оператор заснял солнце, ритуалы, алтарную, кухню и интервью с Ламой, а журналистка честно дрыхла до одиннадцати утра. Мне тоже досталось: повели снимать обряд хождения вокруг ступы.
В восемь утра позавтракали рисом. Познакомилась с поваром-кавказцем Сашей, удивительно сочетающим в себе знания о медитациях с манерой общения гопников. Мне нравится его юмор.
Вышла девушка. Полненькая, светлые волосы до плеч, в красном свитере. Ее зовут Света, Лама дал ей имя Сатима. Это затворница, которая десять лет тут живёт. Они разговаривали с Сашей, Сатима его журила за проскальзывающие матерные слова, а он отшучивался:
– Что греховного в букве "х"? И "хер" – это старое название буквы "Х".
Затворница взяла валик для чистки от кошачьей шерсти и попросила одного из мужчин почистить ей спину. Взяв в руки валик, послушник шлепнул ее по заднице.
Что едят монахи
– Чо приносят, то и едим! – признается Саша. Никаких запретов на мясо нет. Но кошакам мяса не дают, а манную кашу они не едят.
– Есть ли у монахов дедовщина, типа, дембеля, духи?
– как видишь, есть.
Самого молодого гоняют больше всех работать, а он обижается.
Связь у них есть: один телефон с подключенным усилителем сигнала. Но снимешь трубку – сигнал пропадает. Есть ветрогенератор, но он сломан. Есть ноутбук с автономным питанием и вай-фаем и розетки, но доступ только избранным. "Старожилы" используют комп для флэш игр, а мне не разрешили даже телефон зарядить, чтоб связаться с мамой, написать пост, сделать фото и другие важные вещи. Я осталась без связи с разряженным телефоном.
Лама хочет построить дирижабль и облететь вокруг света. Совсем не похоже на буддизм, где главная идея – отказ от всех желаний. А еще у него жена есть, которая тут живет. Молодая девушка Маша, дет двадцать, а ему шестьдесят.