Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники
Шрифт:
Чингисхан и предсказатели. Китайский рисунок XIV в.
Смерть Теб-Тенгри заставила присмиреть всех, кто мог составить оппозицию Чингисхану. Тем более, что, будучи мудрым правителем, он не стал преследовать хонхотанцев и простил Мунлика и его сыновей. Противостояние власти было раздавлено, и всем в Йеке Монгол Улус стало ясно — есть только один владыка, в его власти и карать, и миловать, и этот владыка — божественный Чингисхан.
Итак, первые пять лет, прошедшие после курултая 1206 года, стали решающими в деле укрепления монгольской державы и верховной ханской власти. Теперь, не имея серьезных врагов вне империи и противников внутри страны, Чингисхан мог приступить к решению давно обдуманной и такой желанной задачи — к войне с Китаем.
В современной исторической литературе господствует мнение, что созданная чжурчжэнями в завоеванной ими части Китая империя Цзинь
Сила Цзиньской империи заключалась, в первую очередь, в ее почти неисчерпаемых людских и экономических ресурсах. По данным переписи 1207 года, ее население превышало сорок пять миллионов человек, что в десятки раз больше, чем проживало в Чингисхановом улусе, и по меньшей мере в десять раз больше, чем все население Великой степи того времени. Это позволяло чжурчжэньской империи содержать поистине колоссальную армию. По данным на 1161 год, то есть в период наивысшего расцвета империи, только элитные части, состоявшие из собственно чжурчжэней, насчитывали более шестидесяти пяти тысяч человек. Около двадцати пяти тысяч из них составляли армию, которую можно назвать «кадровой», сорок тысяч — это войска «запаса», готовые выступить в случае войны. Боеспособность этой группировки, особенно ее кадровой части, находилась на очень высоком уровне. По свидетельству источников, все чжурчжэньские воины были прекрасно вооружены и имели стальные пластинчатые доспехи, что у тех же монголов было редкостью. И по назначению, и по боевым качествам эту кадровую армию можно сравнить с монгольским корпусом кешиктенов, но отметим, что последний был в два с половиной раза меньшим. А помимо этого бронированного кулака, Цзинь имела еще и семисоттысячную армию из мобилизованных киданей, бохайцев и китайцев. Сами по себе ее боевые качества были невысоки, как и у любой армии, основанной на принципах насильственной вербовки (особенно в ее китайской составляющей, так как китайцы чжурчжэней-захватчиков ненавидели) Однако, у ее солдат имелось неплохое вооружение, и конечно, нельзя не учитывать огромное количественное превосходство этой армии над любым потенциальным врагом. Но и это было еще не все: Цзинь располагала и обученным мобилизационным резервом в триста-четыреста тысяч человек, с помощью которого можно было быстро восполнить любые потери в войсках. Наконец, были и крупные пограничные силы из подвластных окраинных народов — правда, к 1211 году Цзинь, по известным причинам, потеряла татарские и онгутские части, влившиеся в армию Чингисхана. Но этот корпус, собранный из разных народов (эти этнически разрозненные части известны под общим названием «дю»), сохранял еще значительную силу, а по своим боевым качествам находился между чжурчжэньской армией и мобилизованными воинами.
Помимо армии, мощь чжурчжэньской империи опиралась на хорошо продуманную систему из сотен крепостей и опорных пунктов. Каждая такая крепость располагала значительными запасами вооружения и продовольствия, обладала сильным воинским контингентом. Даже в 1216 году после тяжелейших военных поражений число солдат регулярной гарнизонной службы достигало ста шестнадцати тысяч двухсот человек, то есть количественно почти равнялось всей монгольской армии. Здесь важно учесть и тысячелетнюю историю военного дела в Китае: империя Цзинь располагала тысячами боевых машин разного типа, а также таким могучим оружием, как горючие смеси и порох. Не последнюю роль в мощи Цзинь играла и многолетняя привычка китайского народа к повиновению любой действующей власти, великолепно развитая система управления и налогообложения. Так что, учитывая все сказанное, империю Цзинь никоим образом нельзя было назвать слабой.
Но считать Чжурчжэньскую державу сильной тоже никак нельзя. К 1211 году она уже вступила в эпоху кризиса: такие циклические кризисы — совершенно неотъемлемая часть истории Китая. Все более нарастали противоречия между чжурчжэнями и покоренными ими народами. Особенно ненадежными были кидани: хотя и вобравшие в себя, как и чжурчжэни, китайскую культуру, они никогда не забывали о событиях 80 — 100-летней давности. Чжурчжэни являлись для киданей узурпаторами, захватчиками, и только сила держала их в повиновении. Кидани были потенциальными союзниками монголов (хотя тоже побаивались диких степных варваров), и когда чжурчжэньская мощь пошатнулась, в массовом порядке стали переходить на сторону Чингисхана. В целом похожую картину наблюдаем и в отношении основной массы населения — то есть, собственно китайцев. Для них чжурчжэни — варвары, завоеватели. И сколько же история Китая знала таких завоевателей! Хунны Модэ и сяньбийцы Таншихая, жужаньская орда и тюрки Вечного эля, табгачи — основатели династии Тан и те же кидани, основавшие династию Ляо… Тысячелетиями степь вторгалась в Поднебесную, создавались династии и могучие державы, но для населения Китая все эти пришельцы навсегда оставались чужаками. И в этом смысле монголы для китайцев почти ничем не отличались от цзиньцев. Пришли новые степные захватчики, побьют они старых, будет очередная новая династия, и все вновь пойдет своим чередом. К тому же в преддверии войны — а ее неизбежность после 1206 года была очевидной для всех — чжурчжэни резко усилили налоговый гнет, что, естественно, вызвало серьезное возмущение. Вспыхнуло крупнейшее крестьянское восстание «краснокафтанников», — кстати, классический показатель циклического кризиса, —
Конечно, и сила империи Цзинь, и ее нарастающая слабость были хорошо известны Чингисхану. Но ожидать, когда Цзинь еще более ослабеет, он не мог: войны, а правильнее сказать, отмщения, требовала вся Степь. И монгольскому владыке теперь требовалось только определиться с оптимальным временем для удара. И таким поводом для войны стала смерть очередного чжурчжэньского императора. Новым императором был провозглашен Вэйский ван, человек, хорошо известный Чингисхану: в свое время он был послом Цзинь в монгольской степи. И, прямо скажем, уважения у хана он не снискал. Поэтому, когда к Чингисхану прибыли послы с манифестом о воцарении нового императора, — а манифест надлежало принимать с земными поклонами, — монгольский властелин отказался от унизительного церемониала. Он сказал: «Я считаю императором в Срединной равнине (то есть в Китае — авт.) того, кто отмечен Небом. Но ведь этот же является заурядным и робким, как такому кланяться!» («Юань Ши», цзюань 1). Чингисхан повернулся на юг, в сторону Китая, плюнул, а затем ускакал в степь. Это было отказом от вассально-даннических отношений, а фактически — формальным объявлением войны.
Весной 1211 года начались открытые военные действия.{Китайская кампания в разных источниках описывается весьма разноречиво. «Сокровенное Сказание» вообще сводит ее едва ли не к одному 1211 году — несомненно, в целях возвеличивания монгольской силы. У Рашид ад-Дина наблюдается слабое знание китайских реалий и театра военных действий, а также большое число анахронизмов. Пожалуй, наиболее адекватными являются сведения «Юань Ши» (что естественно для китайской летописи), и именно они взяты за основу дальнейшего изложения, но с учетом важных поправок — там, где «Юань Ши» явно приводит неверные данные.} Первые столкновения произошли у недавно построенной цзиньцами крепости Ушапу. Она была возведена весной 1210 года как северный форпост Китая на границе с монгольской степью. Само ее строительство свидетельствует о том, что не только монголы, но и цзиньцы активно готовились к войне. На Ушапу был брошен тумен Джебэ-нойона, но в силу до сих пор еще недостаточной осадной подготовки монголов военные действия у крепости затянулись до осени, когда она была окончательно разрушена.
Осенью собранные Чингисханом войска двинулись от местности Долон-Нур{Большинство историков почему-то считает, что место сбора армии находилось в районе озера Далай-Нур, что на двести километров севернее Долон-Нура. Такое мнение не оправдано ни в географическом, ни в военном плане. Для Чингисхана не было никакого смысла удлинять поход почти вдвое, притом в таком варианте пересекать обширные пространства сухой и голой пустыни к югу от Далай-Нура.} к Великой Китайской стене. Китайские владения к северу от стены были полностью разграблены. Монголы взяли несколько крупных городов, причем Баданчин (совр. Баочан) и Балагасун (развалины этой крепости находятся у современного города Чжанбэй) были захвачены самим Чингисханом, руководившим войсками центра. Правое крыло под командованием сыновей Чингисхана заняло крепость Фунан-Джиу (совр. Фынчжэнь) у самой Великой стены и вышло к городу Сигин (совр. Датун) — Западной столице Цзиньской империи (по некоторым сведениям, Сигин был ими даже взят, но это маловероятно). К тому времени Джебэ уже покончил с Ушапу и присоединился к армии Чингисхана; его группировка составила левое крыло. Монголы без задержки прошли через полуразрушенную Великую стену, и здесь, у хребта Ехулин, встретились с крупной чжурчжэньской армией. Чжурчжэни были разбиты наголову. Первое же полевое столкновение показало огромное преимущество монгольской конницы, однако после Ехулина осторожный Чингисхан приостановил армию и отправил к главному Чабчиялскому перевалу, прикрывавшему путь к Срединной столице (совр. Пекин), авангард под командованием Джебэ. И тот, пройдя каким-то ущельем, вышел с тыла к важнейшей в стратегическом отношении заставе-крепости Цзюйунгуань. Комендант крепости в панике бежал, и Джебэ, по-видимому, без боя занял заставу. Чингисхан немедленно двинулся ему навстречу и, по ходу разгромив еще одну крупную цзиньскую группировку, соединился со своим авангардом. Путь на Срединную столицу Чжунду был открыт. Вскоре монголы полностью разграбили богатые окрестности города; в том числе, ими был захвачен особо ценный императорский табун племенных лошадей. Войска Чингисхана подходили и к стенам Чжунду, но хан понял, что взять столь мощную крепость будет невозможно, и отдал приказ отходить в степи.
Таким образом, кампания 1211 года оказалась весьма успешной для монголов. Были разбиты две большие китайские армии, захвачены немалые богатства, нанесен огромный урон авторитету Цзиньской монархии. В то же время, значение этой кампании не стоит и преувеличивать. Главные силы цзиньцев не были разгромлены, крепости монголы оставили (у них просто не было людей, чтобы поставить там гарнизоны: сами же степняки оборонять города совершенно не умели), и те были вновь заняты цзиньцами. За исключением окрестностей Чжунду, коренные китайские земли остались нетронутыми, и экономическая мощь Цзиньской державы пострадала в незначительной мере. Набег 1211 года показал и слабость монголов при осадах: кроме Цзюйюнгуани, остальные взятые крепости были второстепенными.
Несомненно, Чингисхан хорошо проанализировал уроки кампании 1211 года, потому что после этого его стратегия ведения войны начинает меняться. Возможно, здесь следует учесть и еще один фактор, весьма способствовавший этому изменению принципов военных действий. С этого времени начинается переход на сторону Чингисхана полководцев и чиновников цзиньской монархии, постепенно приобретающий огромный размах. Первой ласточкой стал Елюй Ахай, в конце 1211 года перешедший к Чингисхану с большим киданьским отрядом. Еще более важным был приход весной 1212 года к монгольскому хану киданьского царевича из уничтоженной чжурчжэнями династии Ляо — Елюя Люгэ — вместе с его многочисленными сторонниками. Обрадованный Чингисхан всячески обласкал Елюя Люгэ и пообещал ему поддержку в восстановлении династии Ляо на северо-восточных землях Цзиньской империи.