Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг.
Шрифт:
О Киеве и южнорусских землях, включая Чернигов и Переяславль, источники вообще практически не содержат известий, относящихся ко второй половине XIII в. На них опустилась «киммерийская тьма». Нет определенности не только в том, кто там тогда был князем или владетелем, но даже кто там жил и жил ли вообще. Историки XIX в. писали о полном запустении Киева, а также об уходе населения из тех земель. Последние археологические исследования не подтверждают таких выводов. Но в плане объема информации дают не много. Существуют только мнения и домыслы. В частности, номинальным сюзереном Киева в конце XIII в. М. С. Грушевский считал владимиро-суздальского князя [425] . Поздняя Густынская летопись даже совершила примечательную описку, обозначив под 1305 г., что «паки начат в Киеве княжити Иоан Данилович Калита» [426] . Как бы то ни было, но очевидно, что в 1240-е гг. владетелем Поднепровья был Ярослав, а затем его дети.
425
Грушевський 1891. C. 447.
426
Густ., 128.
Даниил Галицкий в начале ноября 1245 г., направляясь к Батыю, задержался для молитвы в Выдубицком Михайловском монастыре. Его провожали, как на смерть. Были сомнения, что монголы даруют ему жизнь после разгрома зависимых от них болоховских князей, а также длительного уклонения от поездки и изъявлений личной покорности. По мере продвижения в сторону ставки Батыя опасения галицкого посольства возрастали: «Изииде из манастыря в лодьи, видя беду страшьну и грозну, и прииде Переяславлю, и стретоша Татарове, оттуда же еха къ Куремесе, и виде яко несть в них добра…» [427]
427
ИЛ, 806.
Особенно оскорбляли князя наблюдения за языческими обрядами, в которых волей-неволей приходилось участвовать. В Батыевом лагере на Волге к Даниилу специально заходил «человек князя Ярослава» с явно тюркским именем («Сънъгуруви»), который убеждал его в необходимости исполнения всех шаманских процедур, в частности поклонения кусту: «…брат твои Ярослав кланялся кусту и тобе кланятися».
После многочисленных приготовлений князь был принят Батыем. Летописец достаточно подробно передает их разговор – вероятно, со слов самого Даниила: «Данило, почему раньше не приходил, а теперь пришел? Но и то хорошо. Пьешь ли черное молоко, наше питье кобылье, кумыс?» («Данило, чему еси давно не пришелъ, а ныне оже еси пришелъ, а то добро же, пьеши ли черное молоко, наше питье кобылии, кумузъ»), – встретил его хан легким упреком, что, в целом, должно было выдавать расположение.
Даниил отвечал тем же: «Раньше не пил, но теперь ты велишь, поэтому пью» («Доселе есмь не пил, ныне же ты велишь, пью»).
В ответ князь удостоился высокой похвалы: «Ты уже наш, монгол! Пей же наше питье!» («Ты уже нашь же Тотарин, пии наше питье») [428] .
Даниил испил кумыса и поклонился «по обычаю их», после чего направился на прием к ханше. Батый избрал в качестве формы общения с Даниилом предельную любезность. Все должно было склонять князя к сотрудничеству. Он должен был чувствовать себя в родной семье: «…ты теперь свой, наш, один из владетелей в рамках великой мировой монгольской империи! Ты велик, как и я, как мы!»
428
ИЛ, 807.
«О злее зла честь Татарьская!» – восклицал по этому поводу летописец. Позор и срам для русского князя, отец которого (Роман Мстиславич) «бе цесарь в Рускои земле, иже покори Половецькую землю и воева на иные страны все» [429] . Пробыв у Батыя 25 дней, с тяжелым чувством возвращался домой Даниил. Хотя «отпущенъ бысть и поручена бысть земля его ему, иже бяху с нимь», но осадок от визита остался тяжелый. Более такого путешествия князь не повторит.
429
ИЛ, 808.
Все последующие годы жизни Даниил проведет либо в борьбе с монгольскими военачальниками, либо в подготовке к ней. Он теперь однозначно понимал даннические отношения и личную зависимость как меры временные. С одной стороны, его близость с Батыем способствовала росту авторитета в Западной Европе. Он мог не беспокоиться о южном пограничье и полностью сконцентрироваться на западных делах. После смерти в 1247 г. Конрада Мазовецкого, а вскоре его старшего сына Болеслава Романовичи активно включились в польские усобицы, поддерживая одного из сыновей Конрада, Земовита, в ущерб другому сыну – куявскому князю Казимиру. В промежутках совершали крупные карательные налеты на ятвягов. Тогда же (примерно в 1248–1249 гг.) участвовали во внутреннем конфликте в Литве, поддержав племянников Миндовга жемайтских князей Товтивилла, Едивида и Выкинта. А в 1248 г. Даниил даже ввязался в войну за австрийское наследство, стремясь утвердить герцогство за своим сыном Романом. В ходе войны галицко-волынские полки доходили вплоть до города Опавы (в 1253 г.), а отдельные отряды действовали в Австрии (до конца 1253 г.) [430] . На такую активную внешнюю политику, граничащую с авантюризмом, можно было решиться, только будучи совершенно уверенным в собственных силах и полной безопасности со стороны монголов.
430
ИЛ, 813–814, 820–826.
С другой стороны, в эти годы не затухала внутренняя борьба в самой Евразийской империи. Избранный летом 1246 г. великий хан Гуюк находился у власти не более двух лет. Последовало новое междуцарствие, во время которого Бату сам пошел в наступление. В эти годы сложилось противостояние двух группировок чингизидов: дома Джучи и Толуя, с одной стороны, и дома Чагатая и Угэдэя – с другой. В 1250 г. Бату созвал свой курултай. На нем ханом был избран старший сын Толуя Менгу (1251–1259). Бату заставил других родственников признать эти выборы, а сам вплоть до своей смерти в 1255 г. считался фактическим соправителем. Рашид ад-Дин писал об этом так: «Он [Бату] сам возвел Менгу-каана на каанство и заставил всех своих братьев, родственников и эмиров подчиниться и покориться ему. Он послал вместе с ним своего брата Берке и своего сына Сартака, который был наследником престола, с тремя туменами войска, дабы они в местности Онон и Келурен, которая была коренным юртом Чингисхана, посадили его на престол каанства и трон миродержавия и исправили и загладили бы козни детей Угэдэй-каана, замысливших вероломство» [431] .
431
Рашид-ад-Дин 1960. С. 80–81; Тизенгаузен 1941. С. 66–67.
Только после 1250 г. Бату начал внимательно заниматься делами на западе своего улуса. Эпоха лояльного формализма закончилась. Более 10 лет не было русско-монгольских вооруженных конфликтов, после налета отрядов Маномана и Балая в 1243 г. только в конце 1252 г. состоялось новое нападение. Летопись сообщает о нем под 1255 г.: «В та же лето, или преже или потом, приехаша Татаре ко Бакоте и приложися Милеи к нимь; Данилови же, пошедшу на воину на Литву <…>, посла сына си Лва; на Бакоту посла Левъ дворьского передъ собою, изъехавше, яша Милея баскака и приведе Левъ Мелея отцу си» [432] .
432
ИЛ, 828.
Фактически описан пограничный конфликт, в котором некий наместник Бакоты Милей выступал перебежчиком и провокатором. Он стремится к усилению власти, независимости, которую легче поддерживать при удаленном хозяине, таком, как монгольский хан, а не русский князь. Он обращается к ближайшему монгольскому военачальнику Куремсе, который начинает оказывать ему покровительство. Лев Данилович захватывает Милея и отводит к отцу, но тот, поверив словам о покорности, отпускает его. Милей бежит к Куремсе и начинает подстрекать того к походу на Русь.
Следует заметить, что все эти действия как Милея, так и Куремсы совершенно незаконны по тем правилам, что действовали в Монгольской империи. Даниил держал земли (в частности, Бакоту) с соизволения и из рук Батыя. Куремса мог претендовать на эти владения разве только с санкции самого Батыя. Именно так, скорее всего, дело и обстояло. Даниил был уверен в случайности конфликта и даже не стал отзывать свои основные войска из Литвы или Польши, послал молодого сына с небольшой дружиной. Князь сохранял уверенность в незыблемости договоренностей с ханом. Вероятно, все эти годы (1245–1252), исправно выплачивая дань и отсылая подарки, он вел исключительно независимую внешнюю политику, лишь номинально признавая над собой монгольскую власть. Теперь ситуация менялась. Хан желал большего. Именно при его покровительстве Куремса начинает регулярные атаки на западнорусские земли. По мнению исследователей, первый налет Куремсы на Каменец состоялся примерно в конце 1252 г. А когда в 1253 г. начались переговоры Даниила о принятии королевской короны от папы Римского, то в летописи замечено, что «рать Татарьская» тогда «не перестаеть, зле живущи с нами» [433] .
433
ИЛ, 826.