Монмартрская сирота
Шрифт:
Среди ковбоев встречаются забияки, горькие пьяницы, но только не лентяи. Но зато среди этих выбитых из колеи людей и неисправимых бродяг очень много честных малых с профессиональным самолюбием.
Несмотря на привычку к излишествам, когда карман не пуст, ковбой является образцом честности, упорства в труде и энергии, когда он принимается работать.
Таковы в основном члены корпорации ковбоев, отчасти напоминающей французский легион, состоящий исключительно из иностранцев, но представляющий собой, несмотря на это, нечто цельное и стройное.
К
Два ковбоя ранчо Монмартр не составляли, казалось, никакого исключения из общего правила и были не лучше и не хуже своих товарищей.
Они обнаруживали самую горячую привязанность к детям и заботились о них, чему родители были очень рады.
Иногда маленькому Марселю, которому уже нравились лошади, оружие и вообще физические упражнения, позволяли сопровождать то одного, то другого из них куда-нибудь в окрестности.
Ковбой сажал Марселя впереди и несся во весь опор, а мальчик, чувствовавший себя счастливым, весело кричал: «Браво! Еще! Еще!»
Однажды оба ковбоя уехали с мальчиком и долго не возвращались. Обычно они отлучались не более чем на час, но наступил вечер, а их все не было.
Мадам Дэрош, вначале слегка беспокоившаяся, начала серьезно тревожиться, когда наступил вечер.
К несчастью, она осталась на ферме одна: Дэрош и Жо отправились искать место для постройки нового загона.
Она ухватилась за последнюю надежду: вероятно, Дэрош и Жо встретились с ковбоями и они возвратятся все вместе.
Ночью негр и хозяин вернулись домой страшно усталые.
Мадам Дэрош бросилась к ним навстречу с душераздирающим криком:
— Марсель! Где Марсель?
Предчувствие ужасной катастрофы, готовой обрушиться на семью и разрушить ее счастье, охватило несчастного отца:
— Но… я не знаю… Я его не видел…
Обезумев от горя и побледнев, мать прошептала:
— Ты его не видел… Он не с тобой… Марсель… мой мальчик… погиб… похищен, может быть…
Но она была храброй женой человека, побывавшего в огне двух осад и бесстрашно пережившего все ужасы Кровавой недели. Она хотела противостоять удару, поразившему ее в самое сердце, хотела остаться на ногах, быть твердой. И это ей удалось.
Смертельно бледная, с покрасневшими глазами, она схватила руку мужа, сжала ее до боли и изменившимся хриплым голосом воскликнула:
— Пойдем! В путь!
Лошади Дэроша и Жо, еще оседланные, стояли на привязи у входа в ожидании, пока их отпустят пастись на свободе.
Она вырвала карабин из рук оцепеневшего негра, схватила лошадь под уздцы, вскочила в седло и, снова вскрикнув: «Едем!», пустилась во весь опор.
Обычно она боялась огнестрельного оружия и верховой езды.
Бывало, муж, желая научить ее на всякий случай владеть ружьем и скакать верхом, давал ей в руки винтовку или сажал на лошадь, но она опускала курок, закрыв глаза и вздрагивая при звуке выстрела, и, сидя в седле, то и дело цеплялась руками за гриву лошади, боясь упасть.
Сраженный ужасным
Она мчалась наугад, не замечая, что начинавшая уставать лошадь возбуждалась только при звуках ее голоса.
— Марсель!.. Марсель!.. Дитя мое! Мой мальчик!.. Марсель!.. Марсель!.. — кричала она.
И голос обезумевшей матери, обыкновенно такой тихий и гармоничный, переходил в какой-то рев.
Лошадь, закусив удила, неслась как ураган.
Конь Дэроша мчался вслед за ней с развевающейся по ветру гривой и ржанием, которое повторялось, как эхо, пасшимися в степи кобылицами.
Не будучи в силах больше кричать, несчастная мать захрипела, и кровь хлынула из ее горла; она выстрелила из карабина в надежде, что ковбои увидят пламя и услышат звук выстрела.
Ей хотелось верить, что они задержались в пути случайно.
Может быть, они упали с лошади или сбились с дороги.
Отец, тоже безутешный, сохранял все же больше хладнокровия. Он думал, что ковбои, вероятно, были сообщниками десперадо, этих врожденных врагов колонистов, или даже сами принадлежали к их среде. Без сомнения, эти подонки похитили ребенка.
Но зачем? С какой целью?
Наверное, в качестве заложника, за которого можно получить большой выкуп.
Ему хотелось приблизиться к жене, поговорить с ней, попытаться утешить ее нежными словами и какими-нибудь убедительными доводами успокоить ее усиливающееся возбуждение.
Но несчастная ничего не видела, ничего не слышала.
Ее лошадь неслась наугад во мраке, закусив удила.
Ее призывы, то пронзительные, то хриплые и глухие, прерывались ружейными выстрелами.
— Марсель!.. Мар… сель!.. Мальчик мой!.. Слышите вы меня?
Мрак беспредельной прерии оставался по-прежнему непроницаемым и безмолвным.
Усталые лошади, с покрытыми потом, взмыленными боками, стали спотыкаться.
Дэрош с тревогой вспоминал о страшном столбняке, который, очевидно, сковал их из-за бешеной скачки и действие которого начало уже проявляться.
Он боялся, и не без основания, этой болезни, возникающей вследствие чрезмерной усталости и поражающей даже самых выносливых животных.
Опасения его оказались не напрасны.
Лошадь мадам Дэрош запуталась в траве и рухнула бездыханная, с неподвижными, сведенными судорогой ногами.
Конь Дэроша, бывший не в лучшем состоянии, остановился и застыл, как будто превратился в гранит.
Парижанин соскочил с седла и нашел жену, которая без движения, почти не дыша, лежала на земле.
При виде любимой жены, своей подруги в борьбе, изгнании и всех несчастьях, лежавшей в агонии, при мысли о своем ребенке, которого так коварно у него отняли, несчастный заплакал.
Слабый, болезненный стон привел его в себя.
Его жена бредила.
Теперь, когда ее энергия была сломлена, бедная молодая мать, будучи не в силах двигаться, произносила имя ребенка душераздирающим шепотом людей, впавших в беспамятство: