Монмартрская сирота
Шрифт:
— А, а… Я так и думал… Этот бандит не переменился… — сразу побледнев, прошептал Дэрош.
— Между прочим, здесь есть некая дама Альфонсина Буриньяк, по прозвищу Нюнюш, известная куртизанка и сводница. Полковник — один из ее наиболее частых посетителей.
— Нужно заручиться ее содействием. Конечно, с помощью денег, — живо перебил его Дэрош.
— Я уже это сделал и с успехом.
— Не нужно ли вам еще денег?
— Нет, пока не нужно.
— На всякий случай вот вам чек на небольшую сумму! — И он протянул ему бумажку.
Агент
Спустя четверть часа карета довезла его до угла Avenue de Neilly, где, расплатившись с кучером, он медленным шагом прогуливающегося рантье подошел к скромному домику и исчез в его воротах. Прошло пятнадцать минут, он вышел из противоположных дверей домика на улицу Юга.
Окинув быстрым взглядом улицу и убедившись, что никто за ним не следит, он подошел к прекрасному дому на улице Шарля Лаффита и нажал пуговку электрического звонка.
Мучась угрызениями совести, тоской по Колибри и печальными мыслями о разбитой любви, бедняга Жако не находил себе места. Заложив руки в карманы, он бесцельно бродил по Парижу с тайной надеждой хоть издали увидеть Колибри. Не зная, куда деваться от тоски, он иногда принимал участие в представлениях «Буффало-Билль». Особенно плохо было ему по ночам, когда все вокруг засыпало. Бессвязные, нелепые мысли назойливо лезли в голову, вызывая в воображении картины одна другой мучительнее. Совершенный грех не давал ему покоя: теперь нечего надеяться попасть в рай; он уже представлял себе адские муки загробной жизни.
Вдруг ему закралась в голову мысль о возможности искупления греха.
— Хелло! — вскричал он. — Это идея, надо пойти к священнику.
Не откладывая дела в долгий ящик, на другой же день он оделся по-праздничному и отправился в церковь.
На исповеди он чистосердечно во всем признался и почувствовал большое облегчение.
Жако отправился в труппу «Буффало-Билль» участвовать в представлении, ел за троих и после утомительного дня заснул сном праведника.
На другое утро он проснулся радостный и бодрый и поспешил на Avenue de l’Opera, горя желанием увидеть наконец свою дорогую Колибри, рассказать, что священник отпустил ему его грех, и вымолить прощение.
Но там он узнал, что семья Дэрош покинула отель.
Это известие кольнуло его в самое сердце. Он предположил, что, не предупредив его, они покинули Париж, и вновь погрузился в отчаяние. Без определенной цели он опять бродил по улицам, в душе у него был ад. Дружба, любовь, семья — все погибло, и решительнее, чем прежде, возникла мысль о самоубийстве.
Эта мысль напомнила ему о другом существе, столь же несчастном, как и он сам. Ему страстно захотелось еще раз увидеть спасенную им девушку и ее семью, которая так родственно и тепло к нему отнеслась. Жако быстро зашагал к Монмартру.
Повернув на улицу Лепик, он заметил впереди себя восьмилетнего мальчугана, со школьной сумкой через плечо, который шел, подбрасывая в воздух два апельсина.
Жако догнал его и, подкравшись, поймал на лету один из апельсинов. Мальчик в гневе обернулся, но, узнав знакомого, весело рассмеялся.
— Ба! Господин Жако! Вы к нам? Идемте! — сказал мальчик, прикоснувшись двумя пальцами к своему берету и взяв ковбоя за руку.
— Здравствуй, Леоннек! Здравствуй, дружок! Все ли у вас благополучно?
— Все, господин Жако; спасибо!
Весело разговаривая, они вошли в дом.
Г-жа Порник, увидев спасителя дочери, радостно протянула к нему руки.
Жако покраснел, поцеловал ее в щеки и пролепетал, глубоко тронутый:
— Я очень рад вас видеть… Очень, очень рад…
Ивонна, девочка лет двенадцати, прелестная брюнетка, подставила ему для поцелуя лоб.
Жанна встретила его со страдальческой улыбкой на губах.
Мадам Порник усадила Жако рядом с Жанной, которая полулежала в кресле с печальным, устремленным в пространство взором.
Жако жалостливо смотрел на ее бескровные щеки, бледные губы и сказал своим грубым голосом, стараясь, видимо, смягчить его:
— Ну что, мадемуазель Жанна, вам все еще не лучше?
— Нет… Ничего… Я не больна… Но быть, как прежде, веселой я уже не могу.
— Ну вот! Такая молоденькая девушка, как вы, должна смеяться, петь, бегать, веселиться… Ваша жизнь ведь еще впереди!
Она устремила на него безжизненный взгляд, и две крупные слезы повисли на ее ресницах.
Девушка не произнесла ни одной жалобы, но ее вид надрывал душу. Она походила на плачущую статую, на статую отчаяния.
Всем стало тяжело и грустно, но Леоннек, на которого общее настроение, к счастью, не повлияло, очень кстати вскочил на колени к Жако и заставил его рассказывать про индейцев и про труппу «Буффало-Билль».
Мало-помалу дурное настроение исчезло, и все с интересом слушали рассказы Жако. Даже Жанна забыла на минуту свое горе, увлекшись картинами незнакомого ей мира.
Вдруг послышался легкий стук в дверь.
Г-жа Порник бросилась открывать.
Крик удивления, почти ужаса вырвался у Жако. Он побледнел и стал отступать, отступать… Наткнувшись на стену, он остановился и точно прирос к ней.
— Боже мой… Колибри… Я пропал…
Элиза и Колибри — это были они — обменялись приветствиями с г-жой Порник и дружески поцеловались с Жанной.
— Жако, мой добрый Жако! — воскликнула Элиза, заметив стоявшего как истукан канадца, наполовину скрытого занавеской. — Вы здесь! Как я рада вас видеть!
И с радостной улыбкой она протянула ему руку.
Канадец схватил ее своими огромными ручищами и от волнения не мог произнести ни слова.
Бледная, со сжатыми губами, Колибри устремила на него взгляд, сверкающий гневом.