Моногамия
Шрифт:
— У меня нет ключа от двери, надеюсь, он потом сам Вам его даст. Это вход через гаражи. Проходите прямо и через внутреннюю дверь попадёте в сам дом. Я не пойду.
— Его дома нет, может лучше подождать пока вернётся?
— Дома он, негде ему больше быть. Похоронил себя заживо в этом склепе. Хочу предупредить, он не знает о Вашем приезде. Может выйти из себя, в последнее время у него это особенно легко получается. Если выгонит, звоните мне по этому номеру, я заберу вас и отвезу в отель, завтра вылетите обратно. Спасибо, что согласились, и… удачи!
{Lana Del Rey-Cruel World}
Она испарилась, оставив облако пыли, а я, ошарашенная вновь поступившей информацией о моём задании, осталась на залитой солнцем площадке перед воротами.
Я обошла дом с левой стороны по мраморной плитке кремового оттенка (в самом деле, как в склепе) и вышла на огромную террасу с большим пустым бассейном, внешний край которого обрывался прямо к подножию скал. Мне открылся невероятный вид на серое море, растворившееся в полуденной сентябрьской дымке; вдалеке, на противоположном берегу, виднелись небоскрёбы Сиэтла. Перехватило дыхание… это было невероятно красиво и… спокойно. Неподалёку частная марина, в ней большая современная яхта. Красивая. Очень. Боюсь о чём-то думать. Других домов ни справа, ни слева не видно.
По мраморной террасе и бассейну ветер таскал засохшие зелёные листья и бордовые сухие лепестки каких-то цветов из сада справа. Царапая по белому мрамору, они будто шептали что-то умиротворяюще-утверждающее, успокаивая, расслабляя, наполняя необъяснимой уверенностью в правильности и закономерности, даже предначертанности происходящего: этот дом хорошо встречал меня, он говорил со мной.
Прямо под террасой находился, очевидно, скалистый обрыв, о который с шумом разбивались волны. Я повернулась и посмотрела на сам дом: он был грандиозен в своей масштабности и великолепии. Ничего подобного ранее мне не приходилось видеть ни во сне, ни наяву. Он как будто и не дом был вовсе, а красивый, современный дворец из стекла и стали, почти полностью прозрачный с этой стороны, но большая часть его витражей была наглухо закрыта шторами. Этажи дома спускались каскадом вниз, плавно перетекая в террасы. Нет, это не был дом моей мечты, это было что-то восхитительно-грандиозное, невероятно красивое и модное одновременно. Огромные раздвижные двери были закрыты, но на небольшой террасе-балконе второго этажа я заметила открытый вход. Ветер ласково играл с длинными белыми полупрозрачными шторами, такими же точно, как в Кишинёвской квартире…. Я поднялась медленно по небольшой лестнице с металлическими перилами на террасу и вошла в дом — это оказалась кухня или столовая с зоной отдыха, огромных размеров, с замысловато-причудливо расположенной мебелью, техникой и аквариумами. Да, здесь была перегородка-аквариум с громадными рыбами, водорослями и подсветкой. Я увидела лестницу, ведущую наверх и вниз, и выбрала направление вниз, потому что наверху, скорее всего, спальни, и врываться туда мне точно не следовало.
{Florian Bur — No Name}
Спускаясь по широкой лестнице с витражами, я думала о том, насколько же Алекс обеспеченный человек. Мне вдруг стало страшно и совершенно непонятно, что я делаю в этом месте. Особенно смущало то, что я буду говорить его жене, когда она спросит, кто я и что здесь ищу. Издалека доносились ласкающие слух, едва различимые звуки красивой музыки, источник которой определённо находился внизу. Я открыла тихонько дверь и увидела в полумраке огромный холл или зал, зонированный дорогой мебелью, в центре которого был расположен домашний кинотеатр со стереосистемой и просто гигантским экраном в центре.
Вокруг были расставлены экстра-модные кресла, похожие больше на облака, чем на кресла. В одном из них я увидела Алекса, он полулежал с закрытыми глазами, запрокинув назад голову, и слушал, очевидно, музыку. Музыка эта была очень вдохновляющей, похожей на ту, что я слышала дома, в его квартире, но достаточно громкой, так что он не замечал совершенно моих передвижений, да и свет едва проникал в эту комнату.
В сознании скользнула мысль: «Господи, в последний раз я видела его ровно 5 лет назад…».
Медленно и беззвучно, подобно тени, я приблизилась, но не нарушая пресловутого полуметрового барьера личного пространства, куда допускаются только близкие люди. Заметила белую американскую баночку таблеток на полу и стакан с водой рядом. Неприятное зрелище. Она напомнила, зачем я здесь, и впечатления от потрясающего дома моментально поблекли в моём сознании.
Алекс почувствовал, наконец, движение и приоткрыл глаза, увидев меня, похоже, не сразу понял или поверил, что я — это я, или что это вообще живое существо перед ним, потому что застыл на мгновение в оцепенении. Его тёмные глаза открывались всё больше и, наконец, он поднял голову, сразив меня пронзительным взглядом удивления, раздражения и одновременно смущения. Я опустилась на пол, чтобы почувствовать себя хотя бы в относительной безопасности. Он тоже приподнялся, оторвав спину от мягкой спинки облачного кресла, опёрся локтями на колени, сложив руки и всё ещё не веря своим глазам. Нахмурился, сдвинув неповторимые в своей изящности чёрные брови, не зная, что сказать: очевидно, неожиданность моего появления стёрла все слова из его памяти и на русском и на английском…
{Florian Bur — Tears}
Тут я, наконец, разглядела его: он был гораздо худее, чем я помнила его, волосы короче острижены, так коротко он не носил никогда за все два года, что длилась наша связь. На бледном и слегка похудевшем лице глаза казались ещё больше и ещё темнее и… и он был невероятно красив! Божественно красив. Моё тело пронзили тысячи уколов, живот сдавила сладкая истома, я в очередной раз пала сражённой чертовской сексуальностью. Подумала: «Ха, ничто не способно вытравить его неординарную привлекательность, которую сам он так ненавидит». Даже болезнь бессильна перед ним и, силясь изуродовать, делает ещё красивее, ещё желаннее, ещё заманчивее. Потрясающе мужественное тело обтягивала тёмно-синяя, почти чёрная футболка, и на руке в той её части, где расположены бицепсы и трицепсы была сделана большая красивая татуировка в виде браслета с мелкими узорами, полностью покрывающая кожу до локтя. Её раньше не было, но смотрелась она восхитительно, добавляя мужественности и модности и без того потрясающему тонкую женскую душевную организацию обладателю, привлекала внимание к его мускулистым рукам и будоражила воображение желанием заглянуть под футболку, через которую угадывался рельеф его по-настоящему сильного и стройного тела.
— А… как ты… — он не мог закончить фразу.
— Твоя сестра открыла мне и оставила это, — я показала ему карточку.
Алекс провёл по лицу руками раздражённо, как бы пытаясь прийти окончательно в себя и понять, что со мной делать.
— И какова цель визита? Дай угадаю, пришла проверить свой дар убеждения? — Алекс смотрел на меня пронзительно острыми, колючими глазами.
Спустя время, мой голос, но не я, откуда-то изнутри меня изрёк:
— Ты знаешь, зачем я здесь. Я хочу, чтобы ты жил. Хочу, чтобы остановился в той глупости, которую совершаешь, и жил долго и счастливо!
Алекс долго молчал, потом, тихо и очень мягко сказал:
— Каждый человек вправе сам принимать такие решения.
— Нет! Нет у него такого права. Ведь «мы в ответе за тех, кого приручили», помнишь?
Он снова посмотрел на меня уже более мягко, но ничего не ответил. Потом встал и спросил, что я буду пить. Предположил, что мохито, как обычно. Я согласилась, ведь мохито, приготовленный его руками, самый восхитительный мохито в мире. Я никогда не говорила с ним так ласково, даже когда мы только начинали встречаться, но и это, казалось, не трогало его.