Моногамия
Шрифт:
Глава 17
Алекс в искусственной коме. Он лежит в кислородной маске, весь в медицинских трубках, он далеко, но его сердце всё ещё бьётся. Из его лёгких аппарат откачал больше литра жидкости, его руки исколоты.
Айболит, с которым я беседовала по телефону, сообщил мне хладнокровно, что из комы Алекса выведут сразу же, как только его лёгкие очистятся и смогут работать. Если это произойдет, конечно. Шансы малы, но есть, добавляет он участливо. Идиот, он не знает, с кем связался: я устраиваю
Приезжает ещё врач. Этот — профессионал, он даёт дополнительные инструкции медперсоналу. Спрашивает, кем я прихожусь больному, отвечаю: единственный близкий человек. Устраивает? Но мне прощают моё хамство — при известных обстоятельствах, я имею на него моральное право.
Меня не пускают в реанимационный зал, но я знаю, что их система допускает присутствие родственников. Напоминаю новому врачу, что если бы не я, Алекс был бы уже в морге, и какая к чёрту разница, если он умирает, как чётко больница соблюдает правила. Он сдаётся.
Три дня. Три дня Алекс в коме. Три дня я живу на стуле у его кровати, я считаю его вдохи и выдохи, я слушаю ритм биения его сердца. В этом моя жизнь сейчас. В этом мой мир. Господи, как же я люблю его… Как мне нестерпимо больно, как мне невыносимо плохо…
Сейчас около пяти утра, только начинает рассветать, начинается новый день.
{Rihanna Stay}
Я слышу свой голос, он поёт тихо, поёт ту самую песню, которую мы пели дуэтом семь лет назад. И только теперь, только сейчас мне открывается её смысл:
{С самого начала это была лихорадка
Холодный пот выступил на моём разгорячённом лице
Я вскинула руки и сказала: покажи мне что-нибудь!
Ты ответил: если осмелишься, подойди ко мне ближе…}
В этой песне целиком наша история, наша жизнь. Каждая её строчка, каждое слово о нас.
{Не всё так уж гладко в твоей жизни.
Не то, чтобы ты это выбрала — тебе это дано.}
Я вдруг понимаю, что это особенная песня, он выбрал её задолго до всех этих событий, он знал, чувствовал, что всё так и будет:
{Причина, по которой я держусь:
Мне нужно, чтобы эта пустота ушла.
Забавно, ты — тот, кто сломлен,
Но именно меня нужно спасать.
Ведь, если никогда не видеть света,
Сложно понять, кто из нас тонет.}
Теперь только до меня дошёл смысл этих слов, он повис кристально чистой слезой прямо передо мной. Сломлен и болен он, но спасать нужно меня, спасать от той постановки, которую ставят в моём театре жизни, того спектакля, который разыгрывает для меня подобие самого главного- любви. Ведь любовь это то и только то, что, в конечном счёте, наполняет смыслом нашу жизнь, делает наш приход в неё цельным явлением. Это любовь к родителям, к детям, к близким, к мужчине… чужому и такому родному… Мне кажется в этот момент, что в наших венах течёт кровь с одним вкусом, что наши клетки и наши ДНК одного происхождения, что мы части одной души, по ошибке разорванной и поселившейся в разных телах. Мне кажется, будто часть меня борется со смертью в этой больничной кровати, и я приказываю этой части меня одержать победу.
Я пою, я вкладываю всю силу, что у меня есть в эти слова, и мой, теперь уже громкий, голос мощной волной разливается по комнате:
{I want you to staaaaaay…
Я хочу, чтобы ты остался…}
Я спела её всю, медленно до конца, я вложила в неё свою душу, всю свою силу, свою мольбу. Эта песня — моя молитва. Мой голос никогда ещё не был таким красивым и сильным, несмотря на слёзы, умывавшие моё лицо. Он лился волшебным потоком, очаровывая меня саму. Я вдруг увидела за стеклом людей, врачей и пациентов, которые встали со своих постелей раньше обычного в это утро. Некоторые из них плакали, другие тихо аплодировали — моя песня тронула их. Мне стало ощутимо легче, ведь они пришли поддержать меня, эти совершенно чужие мне американцы, мне нужно это было сейчас, у меня совсем не было сил, я все их растратила на страхи и мольбы…
Алекс очнулся через 40 минут. Сам. Он пришёл в себя, и смотрел мне в глаза так осознанно, как никогда. У меня поползли мурашки по телу — пугало своей прозрачностью внезапное осознание того, что произошло в этой реанимационной палате… Алекс не вышел из комы, он вернулся из другого пространства, я видела по его глазам, что он был там. Ему известно больше чем мне, он желал этой смерти, не противился ей, а я тащила его, вцепилась мёртвой хваткой, не отпускала и тащила. Моя слабость не помешала мне быть самым сильным существом на планете в эти часы. Я не отдала его, и теперь он был здесь, он дышал сам, он жил. Его глаза смотрели в мои, и за них я продала бы и душу дьяволу, если б потребовалось.
— Я же тебе говорил, они угробят меня, — он пытался шутить и улыбнуться мне, но его едва было слышно.
— Тебе нельзя говорить. Береги силы, — меня душили слёзы, и я пыталась изо всех сил остановить и скрыть их.
Как? Как случилось, что мы нашли друг друга? Как я могла так ошибиться, как я могла не понять, что на самом деле он значит для меня, а я для него? Как долго и как жестоко я отталкивала его, он падал, поднимался и пытался снова и снова, а я всё толкала и толкала, пока не оттолкнула окончательно, навсегда. Навсегда ли…?
Пришла его сестра Мария. Мы вышли выпить кофе вдвоём ненадолго. Я спросила:
— Почему он один здесь? Где его мать, отец? Где ваши близкие, родные?
— Он не сказал тебе?!
— Нет.
— Вы так долго встречались, и ты не знаешь?!
Она достала сигарету.
— Выйдем. Мне нужно закурить. Вообще-то я давно бросила, но в такие моменты без сигареты не обойтись.
{Since Your Love (ft. Brandon Hampton)}
Она затянулась с наслаждением былого курильщики со стажем.
— У него нет никого, кроме меня. Вся его семья, родители и две сестры разбились в автокатастрофе, и Алекс был тоже в той машине с ними… Он был самым младшим из детей, и мать держала его на руках. Видимо, она вовремя сообразила, что произойдёт, и каким-то чудом вытолкнула его в открытое окно. Ему было всего пять лет тогда… Машина упала в ущелье и взорвалась, они сгорели заживо на его глазах… Алекс не разговаривал почти два года после этого, мы и сейчас никогда об этом не говорим. Это были страшные похороны — у нашей троюродной тётки случился инсульт прямо во время службы… Моя мать вырастила нас обоих, и ей было очень нелегко, не финансово конечно, наша семья всегда была обеспеченной, просто они только развелись с моим отцом. Это было очень тяжёлое время для всех нас, поэтому для меня он — гораздо больше, чем брат, Алекс — больная душа, за которую я в ответе.