Монстр(Дело Йозефа Фритцля)
Шрифт:
За несколько часов до этого Этц побывал в комнате Фритцля наверху, где вместе с бабушкой находились бывшие обитатели омерзительного, противного естеству человеческому бункера.
Это были мальчики, Штефан и Феликс. Они сидели с Розмари, когда офицеры вошли в комнату. Оба выглядели до ужаса напуганными и были ужасно бледными. Их отвели к ожидавшим машинам, пока остальные офицеры пытались объяснить Розмари, что происходит. «Впервые в своей жизни они оказались в реальном мире», — говорит Этц, рассказывая о том, как вел мальчиков из квартиры Фритцля на амштеттенскую улицу, которая уже никогда не будет такой, как прежде.
Походка мальчиков напоминала походку слегка подвыпивших матросов; они так долго передвигались наподобие карликов-рудокопов в этом отвратительном подземелье, что им
Закаленные полицейские с трудом сдержали слезы, услышав эти слова.
«Все было для них внове, и ясно, что они были поражены, единственное представление о реальном мире они могли получать только по телевизору, — добавляет Этц. В темноте мальчики впервые в жизни забрались в машины, и им сказали, что скоро они встретятся с мамой. — Это была их первая поездка на машине, — продолжает Этц, — и они были изумлены скоростью и действительно взволнованы. Им никогда еще не приходилось испытывать подобного. Они видели машины только по телевизору. Феликс был вне себя от возбуждения. Он взвизгивал от удовольствия всякий раз, когда видел машину, ехавшую нам навстречу, и они с братом тесно прижимались друг к другу, когда она проезжала мимо. Они думали, что вдрызг разобьются. Свет фар приводил их в восторг. Они кричали и прятались под сиденья. Но самое потрясающее было, когда они увидели луну. Они просто рты пораскрывали от благоговейного изумления, толкались и показывали на нее пальцами. Они и луны-то никогда не видели».
Мальчики ехали на встречу с матерью. А полицейские между тем вернулись в подземелье — проверить его секреты.
«За годы своей работы в полиции я много чего насмотрелся, — говорит Этц, — но никогда не видел ничего подобного». Подземелье внушало ужас полицейским, которых назначили обследовать его. Долго они не могли там работать; воздух был настолько зловонным, что одиннадцать криминалистов работали посменно, каждые два часа выбираясь на свежий воздух. Через неделю была установлена новая вентиляционная система, накачивавшая свежий воздух, чтобы позволить экспертам дольше работать под землей.
Фотографии подземной камеры потрясли мир. Наравне с ужасами подземелье свидетельствовало о силе духа тех, кто был вынужден обитать в нем. Феликс нарисовал и раскрасил синим осьминога на стене душевой; Керстин нарисовала плоды, растущие на деревьях, которых никогда не видела. Это были трогательные связи с внешним миром, про который им сказали, что он «не для них», срисованные с изображений, мелькающих по цветному телевизору.
То, каким злом может быть пропитано место, подтверждает факт, что полицейские, которым дали задание исследовать бункер, получали консультации у психолога, когда чувствовали, как их сокрушает клаустрофобия. «То, что приходилось видеть там офицерам, ужасно, — говорит Польцер. — Спускаться в подвал было все равно что забиваться в старую подводную лодку. Смрад стоял действительно почти невыносимый. Это было, несомненно, самое бесчеловечное место преступления, которое я когда- либо видел. Согласен, случай был несложный, поскольку Фритцлю пришлось признать все да и улики были налицо. Но на человеческом уровне… каждый стакан, каждый рисунок на стене хранил отпечаток людей, вынужденных жить здесь почти четверть века. Это было чудовищно. Стоит только представить себе Элизабет! Она подвергается насилию, вынашивает детей Фритцля, совершенно одна, без всякой помощи с его стороны. Затем собирает все свои силы и мужество, чтобы научить их ходить, читать и писать. Она не могла научить их только прыгать, потому что там было для этого слишком мало места.
Она готовила для них, купала и любила их. С момента их рождения до того дня, когда их освободили, она ни на секунду не оставляла их. Для нее не существовало ни минуты отдыха. Она была для них невероятной матерью в невероятных условиях».
Польцер, человек не склонный к гиперболам и преувеличениям, сказал, очнувшись от шока, пронесшегося по всей Австрии и за ее пределами: «Нарисованные ею картины выходят за рамки воображения полицейских. Фритцль удерживал в подземной тюрьме и много лет насиловал эту молодую женщину, свою дочь. Такой случай беспрецедентен и не имеет аналогов в австрийской истории».
Ненасытные СМИ строили различные предположения. Конечно, у Фритцля были соучастники, конечно. Розмари должна была знать, что творится в подвалах Иббштрассе; конечно, монстр домогался и других детей.
Дознаватели Польцера точно определили, что в запутанном подземном лабиринте, который отделял Элизабет и ее детей от внешнего мира, Фритцль установил восемь дверей. Пять из них открывались цилиндрическим ключом «крайне сложной конструкции»; остальные три управлялись кодовым электронным устройством. «Речь не идет о фильме типа „Гарри Поттер“, где достаточно нажать тайную кнопку и дверь откроется», — добавляет Польцер. Он объясняет, что часть подвалов сооружалась в конце XIX века под уже существовавшим особняком, но Фритцль, получив разрешение планировочной комиссии, стал расширять подземелье еще в 1979 году. «Не похоже также, что Фритцль решил освободить себя от обязанностей тюремщика и вернуть своих жертв к какому-либо подобию нормальной жизни», — добавляет Польцер.
Давая интервью Би-би-си, еще одна известная жертва, Наташа Кампуш, указала на то, какое решающее влияние могли оказать нацисты, формируя криминальное сознание Фритцля. «Во времена национал-социализма угнетение женщины широко пропагандировалось. Авторитарное образование было очень важным», — сказала она.
Что касается Амштеттена, местный мэр Хельмут Катценгпубер прилагает все силы, чтобы успокоить последствия землетрясения, потрясшего всю общину. Он вспоминает, что пил ферментированный грушевый сок, когда ему позвонил управляющий городскими компаниями уцененных товаров и рассказал о случившемся. «Это было настолько невероятно, что с трудом умещалось в сознание. Стоял день, 27 апреля; к тому времени семья была уже в клинике, кроме Керстин, которая оставалась в лазарете.
До звонка я праздновал откупоривание первой бутылки этого напитка. После этого весь мир словно перевернулся. Конечно, мы отменили торжества, хотя сорок лет ушло на то, чтобы создать в Амштеттене репутацию производителю этого напитка. Теперь весь мир знает нас совершенно с другой стороны, и все благодаря одному человеку».
Человеку, который, похоже, останется самым знаменитым сыном Амштеттена.
9
Разоблачение секретов и лжи
Клиника Моствиртель в Мауэре, прибежище Элизабет, детей подземелья и Розмари, скорее напоминает крепость: снаружи — вооруженные полицейские, внутри — сотрудники службы безопасности, камеры, отслеживающие каждый дюйм, чтобы держать мировую прессу подальше от самой знаменитой в Австрии семьи.
Этот психиатрический центр по праву считается одним из лучших в Европе. Но у него мрачное прошлое. Призраки эсэсовских убийц продолжают следить за палатами, в которых семьи делают первые, неуверенные шаги на пути к выздоровлению. Во времена Третьего рейха клиника была центром эвтаназии, где «бесполезные едоки и прихлебатели» государства — умственно и физически отсталые, с генетическими нарушениями, а зачастую и просто медленно мыслящие — безжалостно убивались все теми же добрыми австрийцами, которые приветствовали повсеместное уничтожение евреев во время Второй мировой войны.
«Первым шагом на пути искоренения унаследованных и душевных заболеваний была стерилизация» — такова запись в журнале, запечатлевшем нацистский период. Почти триста сорок человек погибли в результате смертоносных инъекций в этой клинике. Пациентов отправляли также и в Гуггинг, недалеко от Вены, где доктор Эмиль Гельни прославился своими убийствами. Доктор Гельни посетил клинику в Мауэре в 1944 году, чтобы своими руками убить тех, кто, по его мнению, был «лишними ртами». Он умертвил по меньшей мере тридцать девять человек такими средствами, как веронал, люминал и морфин. В конце войны Гельни бежал в Вену, оттуда — поначалу в Сирию, а затем в Багдад, где работал врачом и мирно скончался в 1961 году, причем жертвы его остались неотомщенными.