Монстр. Маленький изобретатель
Шрифт:
– Ладно, вылезаю.
Посреди однообразного пейзажа оперативно развернулся небольшой лагерь. Но на этот раз палатками и походной кухней дело не ограничилось. Из машин были выужены какие-то сложные приборы на треногах, непонятные структуры из зеркал, линз, призм и прочего непонятного оптического оборудования, на раздвижных столиках появились громоздкие компьютеры. Всё явно было очень серьёзно.
Все участники экспедиции, включая Семёна, были приставлены к делу, и компания собралась, мягко говоря, необычная. Ещё в начале путешествия, во время небольшой церемонии знакомства молодой человек заметил, что с ними едут не абы-какие люди. Кроме людей служебных: его самого, доктора, секретаря
И сейчас двадцать семь из них копошились, что-то перетаскивая и устанавливая, то и дело сверяясь с подробным планом. План, естественно, составлял Борисов. Жара только-только началась, так что работать можно было без особого напряга, а потому уже через три четверти часа всё было готово. Последний раз сверив всё со схемой, тот самый низенький мужичок, что мучал Семёна на собеседовании, открыл дверь головной машины и протянул внутрь руку.
Старик за эту поездку постарел больше, чем за последний десяток лет. Теперь он, и правда, больше походил на персонажа фильма «Мумия», чем на живого человека. Неделя в пустыне не может пройти бесследно, тем более в таком возрасте. Однако, его взгляд был ясен и чист, а рука, лежащая на плече секретаря, нисколько не тряслась. Дождавшись, пока все замолчат, он начал свою речь.
– Много лет я работал над, казалось бы, невозможным, – голос старика дребезжал, словно неисправный патефон, но в нем буквально сквозила сила. Странное сочетание, но от того оно внушало только большее уважение. – И вот сегодня я, наконец, исполню свою мечту! Вы все не можете себе даже представить, какое это наслаждение – преуспеть после семидесяти лет упорного труда.
Повисла немного неловкая тишина, во время которой Борисов, порывшись во внутренних карманах, выудил оттуда толстенькую записную книжечку. Замусоленная, потёртая – её явно открывали и закрывали несчётное число раз. Однако, в остальном она была вполне…
Семён замер как статуя в музее восковых фигур. Стоило его взгляду сфокусироваться на кожаном корешке, как его сознание словно бы пронзили раскалённым прутом. Ощущение длилось всего мгновение, он даже не успел осознать боль, но воспоминание о произошедшем осталось буквально выжжено в сознании. Откуда-то сбоку раздался сдавленный кашель. Один из вояк с недоумением потирал висок, и почему-то Семён не сомневался: он испытал то же самое. Также как один из учёных, сейчас ошарашенно уставившийся на книжечку. Вот только кроме них троих остальные вроде ничего не заметили.
Но как? Ведь даже теперь, когда с ним всё было в порядке, он продолжал отчётливо ощущать от странного блокнота нечто… Иное. Словно дымка миража закрывала коричневую обложку, не давая рассмотреть её внимательнее. А видел ли сам старик это? Хороший вопрос.
– Здесь собраны плоды моего труда, – он раскрыл книжечку ближе к концу и прищурился, вглядываясь в строки.
А затем началась настоящая чертовщина.
– Abbassiz abbissa imvo… – Семён знал много языков, давались они ему легко, и мёртвый язык врачей, учёных и священников более-менее понимал. Борисов говорил на латыни. Вот только на латыни
Он уже хотел открыть рот и выразить своё недовольство, когда понял, что тело отказывалось слушаться. Словно застрявший в янтаре комар, молодой человек мог лишь едва-едва двигать глазами. И, судя по всему, все вокруг, исключая самого Александра Павловича, оказались точно в такой же ситуации.
«Это ведь глупо!» – так бы Семён крикнул, если бы мог открыть рот. Какие ещё заклинания на том, что так и хотелось назвать тёмной латынью? Они ведь не в фильме ужасов и точно не похожи на участников шабаша на Лысой горе. Вот только он и ещё двадцать шесть живых статуй превращали все аргументы в прах.
Между тем, кроме их неожиданного превращения в доисторических комаров, ничего не происходило. Старик всё также читал свою белиберду, но никаких феноменов, ожидаемых в подобной ситуации, не происходило. Ни молний с неба, ни столбов света, ни появления жутких монстров или тарелки НЛО. Со стороны они, должно быть, выглядели как самый внимательный класс на свете, с упоением слушающий учителя.
Десять секунд, двадцать, сорок. Ничего. Семён не знал, что творится в головах у остальных, но ему постепенно становилось просто дико смешно. Несмотря на всю дикость ситуации, несмотря на потенциальную возможность появления из земли огромных челюстей, ему хотелось хохотать. Но, казалось, его тело перестало даже дышать.
Спустя пять минут на смену приступу смеха пришло безразличие. Всё больше и больше это походило на представление профессионального гипнотизёра. От нечего делать, Семён перевёл взгляд с лица старика, уже красного от напряжения, на его руки…
И тут ему стало по-настоящему страшно. Да, в окружающем мире ничего не происходило, но теперь было понятно, что весь этот бред предназначался не для них, зрителей, а для этой самой потрёпанной книжицы. Марево над ней не просто сгустилось, теперь оно испускало во все стороны лучи мутного, грязно-серого света. И от него ощущалась просто невероятная сила, подавляющая и гнетущая.
С каждой секундой свечение становилось только сильнее, постепенно распространяясь за пределы блокнота. Семён был почти уверен, что теперь его видят уже все присутствующие. Секунды тянулись жутко медленно, сопровождаясь мерным расширением серого ореола. Спустя десять минут грудь старика уже скрылась за мутным сиянием, через двадцать можно было разглядеть только одетые в шлёпанцы ноги.
Когда сфера света коснулась песка, с ней начало происходить новое превращение. Границы сияния начали постепенно становиться чётче, а форма – меняться. Через четверть часа стало понятно, что это человеческая фигура, а потом обрисовались и более тонкие контуры.
Когда посреди лагеря, уже больше часа слышащего лишь монотонное бормотание старика, материализовалась женская фигура в изысканном платье, с Семёна сошёл уже даже не седьмой, а двадцать седьмой пот. От гостьи чувствовалась такая мощь, что хотелось опуститься на колени и вжаться лбом в землю. Правда, уже спустя несколько секунд, ощущение пропало. Как и серое сияние. Как и массовый паралич.
Женщина, появившаяся из того жуткого сияния, не двигалась с места. Кощунством было бы предположить, что она парализована, как были все они мгновение назад. Но в ясных голубых глазах не было ни капельки жизни, словно они принадлежали кукле. Это, впрочем, ничуть не лишало её привлекательности. Даже довольно консервативный наряд не мог скрыть совершенных изгибов её тела, а лицо, сейчас больше похожее на маску, едва ли не светилось красотой.