Монстр
Шрифт:
Джек потерял дар речи.
– Я попытался помочь тебе, малыш Джекки. Мы вместе прошли войну и я думал, что обязан немного помогать тебе.
Помнишь войну?
– Помдю, - пробормотал Джек, но угзм обиды и возмущения уже тлели под сердцем. Сперва Уллман, потом Вендщ теперь Эл. Что ж это такое? cн поплотнее сжал губы, потянулся к сигаретам и уронил их на пол. Неужто ему когда-то нравился этот хрен дешевый, который говорит с ним из своего отделанного красным деревом кабинетика в Вермонте? Неужто нравился?
– Перед тем, как ты избил того парнишку
– Нет, - прошептал тот.
Сказать больше он не посмел. В голове стучали жаркие, едкие слова, они просились наружу. Джек в отчаянии попытался подумать про Дэнни и Венди, которые зависят от него, про Дэнни и Венди, которые мирно сидят внизу у огня и трудятся над букварём для второго класса, полагая, что все о'кей. Если он потеряет работу, что тогда? Ехать в Калифорнию на их изношенном фольксвагене с плохо работающим бензонасосом, как семейка каких-нибудь стукнутых пыльным мешком оклахомцев? Он сказал себе: скорее я на коленях буду упрашивать Эла, чем допущу такое; но слова все равно упрямо пытались выплеснуться, и державшая раскаленные провода его ярости рука стала липкой.
– А?
– быстро сказал Эл.
– Нет, - ответил он.
– С друзьями я обращаюсь не так. Тыто знаешь.
– Откуда? Худший вариант: ты собрался опоганить мой отель, выкопав трупы, достойно похороненные годы тому назад.
Лучший: ты звонишь моему несдержанному, зато исключительно компетентному управляющему, доводишь его до бешенства, и это часть... какой-то дурацкой детской игры.
– Это больше, чем игра, Эл. Тебе проще. Тебе не надо принимать милостыню от богатого приятеля. Тебе не нужен друг в Совете, потому что ты сам в Совете. Тот факт, что ещё шаг - и ты начал бы повсюду таскать с собой спрятанную в пакет бутылку, не очень-то упоминается, а?
– Наверное, - сказал Эл. Высокие ноты ушли из его голоса, он, казалось, утомился.
– Но, Джек, Джек... с этим я ничего не могу поделать. Я не в силах изменить это.
– Знаю, - опустошенно сказал Джек.
– Я уволен? Если да, лучше скажи.
– Нет, если сделаешь для меня две вещи.
– Ладно.
– Может, сперва выслушаешь условия, а потом уж будешь их принимать?
– Нет. Давай свои условия, я их принимаю. Приходится думать ещё и о Венди с Дэнни. Если тебе нужны мои яйца, я пришлю их тебе по почте.
– Ты уверен, что можешь позволить себе такую роскошь, как жалоеть к себе, Джек?
Он закрыл глаза и втянул сухими губами экседрин.
– По-моему, сейчас это - единственное, что я могу себе позволить. Валяй... я не хотел сострить.
Эл немного помолчал. Потом
– Во-первых, больше никаких звонков Уллману. Даже, если отель сгорит дотла. В этом случае звони технику-смотрителю, тому парню, что все время ругается... ну, знаешь, о ком я...
– Уотсону.
– Да.
– Идет. Будет сделано.
– Во-вторых, пообещай мне, Джек - дай честное слово - никаких книг про "известный горный отель с прошлым".
На мгновение ярость Джека возросла настолько, что он буквально не мог вымолвить ни слова. В ушах громко стучала кровь. Будто ему позвонил какой-то живущий в двадцатом веке князь Медичи... "Пожалуйста, никаких бородавок на портретах моих домочадцев, не то отправишься назад в нищету.
Я признаю только красивые, приятные картины. Когда будешь рисовать дочь моего друга и делового партнера, родинку, пожалуйста, не изображай не то назад, в нищету. Конечно, мы друзья... мы оба - цивилизованные люди, не так ли? Мы делили постель, стол и выпивку. Мы всегда останемся друзьями, договорившись не замечать ошейник, который я надел тебе - я же, по своему великодушию, стану хорошенько о тебе заботиться. Все, что я прошу взамен твою душу. Пустяк. Можно даже наплевать на то, что ты отдал её мне, как на собачий ошейник. Помни, мой талантливый друг, на улицах Рима полным-полно побирающихся Микельанджело..."
– Джек? Слышишь меня?
Он издал придушенный звук, долженствующий означать согласие.
Тон Эла был решительным и чрезвычайно самоуверенным.
– Честное слово, по-моему, я так уж не много прошу, Джек. Будут другие книги. Нельзя же ожидать, что я стану субсидировать тебя, если...
– Ладно, договорились.
– Не хочется, чтобы ты считал, будто я пытаюсь управлять твоим творчеством, Джек. Ты слишком хорошо меня знаешь, просто...
– Эл?
– Что?
– Дервент все ещё имеет отношение к "Оверлуку"?
– Не понимаю, какое тебе до этого дело, Джек.
– Да нет, - отстраненно выговорил Джек.
– Полагаю, никакого. Слушай, Эл, похоже, меня Венди зовет. Зачем-то я ей понадобился. Я тебе ещё позвоню.
– Конечно, Джекки-малыш, отлично поболтаем. Как дела?
Сухенький?
(ТЫ СВОЙ ФУНТ МЯСА С КРОВЬЮ ПОЛУЧИЛ, МОЖЕТ, ТЕПЕРЬ ОСТАВИШЬ МЕНЯ В
ПОКОЕ?)
– Суше некуда.
– И я тоже. Честное слово, трезвость мне начинает доставлять удовольствие. Если...
– Я ещё позвоню, Эл. Венди...
– Ладно. О'кей.
Итак, Джек повесил трубку - тут-то и начались колики, заставившие его прямо у телефона свернуться, скрючиться, как в утробе матери - руки на животе, голова пульсирует, как чудовищный пузырь.
Летящая оса жалит и летит дальше...
Когда Венди пришла наверх спросить, кто звонил, Джека уже немного отпустило.
– Эл, - ответил он.
– - Звонил, спрашивал, как дела. Я сказал отлично.
– Джек, на тебя страшно смотреть. Ты заболел?
– Опять голова. Лягу спать пораньше. Нет смысла пытаться что-то написать.