Монстр
Шрифт:
(Извольте отвечать: чем ворон похож на конторку?)
возле большого, закрытого ставнями окна. Во время сезона какому-нибудь Заядлому Бумагомараке (здорово до ужаса, жаль, вас нет)
открывался прекрасный вид на горы, можно было написать про него домой, родне.
Мальчик сделал ещё шаг от двери. Там ничего не было - вообще ничего. Просто пустая комната, холодная потому, что сегодня папа топил в восточном крыле. Письменный стол.
Шкаф, раскрытая дверца которого являла ряд казенных вешалок того типа, что не украдешь. На столике - Библия Гидеоновского издания. Слева
Дэнни увидел, как его двойник медленно кивает.
Да. Что бы это ни было, оно было там. Внутри. В ванной.
Двойник Дэнни двинулся вперед, словно собираясь покинуть зеркало. Он поднял руки и прижал их к ладоням Дэнни. Потом, когда дверь ванной распахнулась настежь, он откачнулся вниз и в бок. Дэнни заглянул внутрь.
Продолговатая, несовременная, похожая на пульмановский вагон комната. Пол выложен крошечными кафельными шестиугольниками. В дальнем конце унитаз с поднятой крышкой.
Справа - раковина, а над ней ещё одно зеркало, из тех, за которыми обычно скрывается аптечка. Слева - громадная
ванна на львиных лапах, занавеска душа задернута. Дэнни переступил порог и, как во сне, пошел к ванне - им словно бы двигало что-то извне, как в одном из тех снов, которые приносил Тони, а значит, отдернув занавеску, он может увидеть что-нибудь приятное: что-нибудь, потерянное папой или забытое мамой, такое, что обрадует их обоих...
И мальчик одернул занавеску.
Женщина в ванне была мертва уже не первый день. Она вся покрылась пятнами, полиловела, раздутый газами живот выпирал из холодной, Окаймленной льдинками, воды, как остров плоти. Блестящие, большие, похожие на мраморные шарики глаза, вперились в Дэнни. Лиловые губы растянула ухмылка, больше напоминающая гримасу. Груди покачивались на воде.
Волосы на лобке плыли. Руки неподвижно вцепились в насечки на краях фарфоровой ванны, как крабьи клешни.
Дэнни завизжал. Однако с губ не сорвалось ни звука, визг рванулся обратно, прочь и канул во тьме его нутра, как камень в колодце. Сделав один-единственный неверный шажок назад, Дэнни услышал, как звонко защелкали по белым кафельным шестиугольникам каблуки, и в тот же момент обмочился.
Женщина садилась.
Она садилась, продолжая ухмыляться, не сводя с него тяжелого каменного взгляда. Мертвые руки скребли фарфор.
Груди колыхались, как старые-престарые боксерские груши.
Тихонько треснул ломающийся лед. Она не дышала. Уже много лет это был труп.
Дэнни развернулся и побежал. Он стрелой вылетел из двери ванной, глаза выскакивали из орбит, волосы встали дыбом, как у ежа, который приготовился свернуться клубком (для крокета? для роке?)
мячиком, который будет принесен в жертву; разинутый рот не исторгал ни звука. Мальчик полным ходом подлетел к выходной двери номера 217, но та оказалась закрыта. Он забарабанил по ней, совершенно не соображая, что дверь не заперта и достаточно просто повернуть ручку, чтобы выбраться наружу.
Изо рта Дэнни неслись оглушительные вопли, но уловить их человеческим ухом было невозможно. Он мог лишь барабанить в дверь и прислушиваться, как покойница подбирается к нему - пятнистый живот, сухие волосы, протянутые руки - нечто, волшебным образом забальзамированное к пролежавшее здесь, в ванне, мертвым, наверное, не один год.
Дверь не откроется, нет, нет, нет.
А потом донесся голос Дика Холлоранна, так внезапно и неожиданно и такой спокойный, что перехваченные голосовые связки малыша отпустило, и он тихонько заплакал - не от страха, а от благословенного облегчения.
(Не думаю, что оно может причинить тебе вред... как картинки в книжке.. закрой глаза, оно исчезнет).
Ресницы Дэнни сомкнулись. Руки сжались в кулачки. Силясь сосредоточиться, он ссутулился. ф
(Здесь ничего нет, здесь ничего нет, вообще ничего нет, ЗДЕСЬ НИЧЕГО НЕТ, НЕТ ТУТ НИЧЕГО!)
Время шло. И только мальчик начал расслабляться, только начал понимать, что дверь, должно быть, не заперта и можно выйти, как вечно сырые, покрытые пятнами, воняющие рыбой руки мягко сомкнулись на его шее, неумолимо разворачивая, чтобы Дэнни взглянул в мертвое, лиловое лицо.
Часть четвертая
"В СНЕЖНОМ ПЛЕНУ"
26. КРАЙ СНОВИДЕНИЙ
От вязания ей захотелось спать. Сегодня её потянуло бы в сон даже от Бартока, но из маленького проигрывателя лился не Барток, а Бах. Ее пальцы двигались все медленнее, медленнее, и к тому времени, как сын приступил к знакомству с давней обитательницей номера 217, Венди уснула, уронив вязание в колени. Пряжи и спицы медленно колыхались в такт дыханию Сон Венди был глубоким, без видений.
Джек Торранс тоже уснул, но ejp сон был легким, беспокойным, населенным видениями, которые казались слишком яркими для того, чтобы быть просто снами. Несомненно, таких живых снов Джек никогда не видел.
Пока Джек пролистывал пачки счетов на молоко - а их, сложенных по сто, было, похоже, несколько десятков тысяч, - голова его отяжелела. И все же он бегло просмотрел все листки до единого, опасаясь, что, если будет небрежен, то упустит именно ту часть "оверлукианы!", без которой не создать некую мистическую связь - ведь Джек был уверен, что это недостающее звено где-то здесь. Он ощущал себя человеком, который в одной руке держит провод - шнур питания, а другой шарит по чужой темной комнате в поисках розетки. Если он сумеет отыскать её, то будет вознагражден чудесным зрелищем.
Джек объявил войну звонку Эла Шокли и его требованиям.
В этом ему помог странный случай на детской площадке. Случай этот слишком напоминал нечто вроде нервного срыва и
Джек не сомневался - так его рассудок восстал против высокомерного требования Эла Шокли, будь он проклят, забыть о замысле написать книгу. Не исключено, что это означало, до какой степени нужно задавить в Джеке уважение к себе, чтоб оно исчезло окончательно. Книгу он напишет. Если это подразумевает разрыв с Элом Шокли, ничего не поделаешь. Он напишет историю отеля - напишет честно, без недомолвок, а прологом станет его галлюцинация: движущиеся кусты живой изгороди, подстриженные в форме зверей. Название будет не вдохновенным, но приносящим прибыль: