Монстролог. Дневники смерти (сборник)
Шрифт:
– И не возись там долго, Уилл Генри. У нас тут работы на всю ночь. Пошевеливайся!
Старый Эразмус Грей еще потоптался на пороге, положив грязную руку мне на плечо, а другой крепко сжимая потертую соломенную шляпу. Его слезящиеся глаза вглядывались в туман, теперь уже полностью поглотивший и лошадь, и телегу. Только лошадиное фырканье да тихий стук копыт о булыжник свидетельствовали о том, что животное все еще ждет.
– Зачем ты здесь, мальчик? – спросил старик неожиданно, сжав мое плечо. – Не детское это дело.
– Мои родители погибли при пожаре, сэр, – ответил я. – Доктор взял меня к себе.
– Доктор, – эхом повторил Эразмус. – Все называют
Доктор абсурдного и нелепого, мог бы ответить я. Доктор необъяснимого и странного. Доктор невыразимого. Вместо этого я выдал ему тот же ответ, который сам получил от Доктора вскоре после того, как стал жить в доме на Харрингтон-лейн.
– Философии, – сказал я не очень уверенно.
– Философии! – воскликнул старик приглушенно. – Не так бы я это назвал, уж точно – не так.
Он нахлобучил шляпу на голову и побрел в тумане, пока тот не поглотил его.
Несколькими минутами позже я спускался вниз по лестнице в подвал, в лабораторию. Я уже запер дверь и нашел ботинки, после нескольких минут лихорадочных поисков обнаружив их ровно там, где и оставил прошлым вечером. Доктор тем временем ждал меня у подножия лестницы, нетерпеливо барабаня пальцами по перилам. По всему было видно, что «пошевеливался» я, по его меркам, плохо. Что до меня, то я не слишком стремился приступить к предстоящим делам. Уже не в первый раз кто-нибудь подкатывал к задней двери нашего дома среди ночи с жутким грузом, хотя сегодняшний, надо признать, был самым громоздким за все время моего проживания у Доктора.
– Ты запер двери? – спросил он.
Я снова отметил лихорадочный румянец на его скулах, слегка прерывистое дыхание, едва заметную дрожь в голосе. Я ответил, что да, запер. Он кивнул.
– Если то, что он говорит, правда, Уилл Генри, если меня не одурачили (что случилось бы не в первый раз), то это потрясающая находка. Идем же!
Мы заняли свои места: Доктор – у стола, на котором лежал огромный сверток в заляпанной грязью мешковине, я – позади и немного справа от него, у столика на колесах, на котором расположились инструменты. Карандаш и записная книжка также были наготове. Рука у меня немного тряслась, когда я писал число наверху страницы – 15 апреля 1888 года.
Доктор натянул перчатки, и они звонко хлопнули на запястьях. Потопал сапогами по холодному мраморному полу. Надел маску на лицо, оставив открытыми лишь переносицу и темные глаза с напряженным взглядом.
– Уилл Генри, мы готовы приступить? – выдохнул он; звук его голоса приглушала маска. Он пошевелил пальцами в воздухе.
– Готовы, сэр, – ответил я, хотя чувствовал все, что угодно, кроме готовности приступить.
– Ножницы!
Я поспешно вложил инструмент кольцами вперед в подставленную ладонь.
– Нет, не эти. Большие, Уилл Генри, вон те.
Он начал разрезать сверток с узкого конца – с того, где должны были располагаться ступни, – продвигаясь выше, вспарывая толстую ткань. Плечи его ссутулились, челюсти сжались. Один раз он остановился, чтобы разогнуть и размять сведенные судорогой пальцы, потом снова продолжил. Ткань была мокрой и пропитанной грязью.
– Старик скрутил его потуже рождественской индейки, – пробормотал Доктор.
Казалось, прошло несколько часов, прежде чем он достиг противоположного конца. Сверток раскрылся на дюйм-другой вдоль линии разреза, но не больше. Содержимое оставалось тайной, и оставалось ею еще несколько секунд. Доктор протянул мне обратно ножницы и облокотился о стол, делая передышку перед приближающимся ужасным финалом. Наконец, он выпрямился
– Что ж, очень хорошо, – сказал он мягко. – Давай уже посмотрим, Уилл Генри.
Он стал потихоньку сдвигать ткань, работая в том же направлении, в каком делал надрез. Мешковина раскрылась и упала по обе стороны стола неровными складками, словно лепестки цветка распустились, приветствуя весеннее солнце.
И вот, встав на цыпочки, выглядывая из-за согнутой спины Доктора, я увидел их. Не его, не огромный раздувшийся труп, который я ожидал увидеть, а именно их. Два тела – одно, обвитое вокруг другого в омерзительном объятии. Я сглотнул желчь, подступившую из моего пустого желудка к горлу, и приказал коленям не дрожать. Помните: мне было двенадцать лет. Мальчик, да. Но мальчик, который уже достаточно странностей и мерзостей повидал на своем веку. В лаборатории вдоль стен шли полки, на которых стояли большие медицинские банки, а в них в специальном растворе плавали непонятные предметы, конечности и органы, которые вы бы никогда не узнали и которые уверенно отнесли бы к миру ужасов и кошмарных сновидений. Невозможно было представить, что они – из нашего уютного и реального, такого узнаваемого мира. К тому же, как я уже говорил, я не впервые ассистировал Доктору у этого стола.
Однако ничто не могло подготовить меня к тому, что я увидел той ночью, – к тому, что привез нам старик. Возьму на себя смелость утверждать, что любой обычный взрослый человек, увидев это, вылетел бы из лаборатории, вопя от ужаса, кинулся бы вверх по лестнице и пустился бы бежать – прочь, прочь из этого дома! Потому что то, что оказалось внутри кокона из мешковины, налагало позор на все банальные, избитые фразы и обещания, которые все время произносят проповедники с тысячи кафедр, – о природе справедливого и любящего Творца, о гармоничной и доброй Вселенной, о высоком происхождении Человека. Преступление, так назвал это старый расхититель могил. Вот уж и вправду лучшего слова было бы не подобрать, хотя для преступления необходимо наличие преступника… а кто или что являлось преступником в данном случае?
На столе лежала юная девушка. Ее тело было частично скрыто обнаженным существом, обвитым вокруг нее. Одна массивная нога была перекинута через ее торс; рука закрывала наискось ее грудь. Ее белое погребальное платье было покрыто характерными пятнами цвета охры – пятнами запекшейся крови. И откуда текла эта кровь, тут же стало очевидно: половина лица у нее отсутствовала, а под тем местом, где оно раньше было, я увидел обнаженные кости ее шеи. Оставшаяся кожа свисала по краям лоскутьями треугольной формы, как будто кто-то кромсал тело топором.
Другой труп был мужской, больше ее по меньшей мере раза в два. Он обвивал ее миниатюрную фигурку, словно мать, баюкающая младенца. Его грудная клетка была в нескольких дюймах от ее разорванной шеи, остальная часть туловища плотно прижата к ней. Но самым ужасающим был не размер и даже не сам поразительный факт наличия этого мужского трупа.
Нет, самым поразительным в этой поразительнейшей из сцен было то, что у него не было головы.
– Антропофаг, – пробормотал Доктор. Его глаза расширились и теперь сверкали поверх маски. – Это должно быть… но как это возможно?! Это уму непостижимо, Уилл Генри. Достаточно странно уже то, что он мертв. Но еще более невероятно, и это главное, что он вообще здесь!.. Особь мужского пола, возраст приблизительно двадцать пять – тридцать пять лет, признаков наружных повреждений или травм нет… Уилл Генри, ты записываешь?