Монстры под лестницей
Шрифт:
– Кукушонка, – тихо повторил я. – А у моего деда были дети?
– Ясное дело, – усмехнулся Усач. – Без детей сложно было бы объяснить твое наличие.
– Нет, – поднял я руки. – Кроме моего отца.
– Слухи ходили разные. Вроде, дочь была. Но она тоже не жила в Амбертоне. То ли уехала на другой край света, то ли вообще была вымыслом Кукши.
– А что говорила старуха? – сердце учащенно билось. – Вы же явно слышали все эти байки.
– Слышал, – Рук замолчал. – Знаешь, дети очень жестокие существа. И я не был исключением. Мы часто потешались над сумасшедшей. Она любила
Мысли метались, как головастики в разогретой солнечным лучом луже. Я представил самую простую и самую безумную версию. Я не мог найти деда, потому что его никогда не существовало! Все эти годы этот дом ждал меня, чтобы я мог спасти Амбер. У моего отца был ключ, и он искал, как спасти свою дочь. Может, он в своих путешествиях случайно встретил мою мать; может, не смог вернуться, прикинулся моим дедом, купил дом…
Нет! Достаточно сказок. Прошлое должно остаться в прошлом. Я встряхнул головой, словно прогоняя назойливую муху, и посмотрел за окно машины:
– Этот город назвали Амбертоном за закаты?
– По местной легенде, когда-то тут нашли большой кусок янтаря. Камень был такой огромный, что из него сделали статую. Которую, конечно же, украли, но память осталась. Город назвали Амберстоун – янтарный камень, а речку, что протекает – Янтарной. Она, кстати, ныряет под землю вдоль Стрелы, выныривает за городом и течет до самого Корвинграда. А потом пара букв из названия городка потерялись.
– Амбер Стоун, – повторил я. – Я знал одну девочку, которую так звали.
– И что с ней стало?
– С ней все было хорошо.
Глава 24
Последний день лета
Я достаю из рюкзака старое фото и отпускаю. Ветер подхватывает осколок прошлого и уносит прочь. Я сохраню образ моего отца в памяти, но не стану приносить свое будущее в жертву. Мы те, кто мы есть. Пока мы есть, мы помним… И будем есть, как сказал бы Атта.
Говорят, прощение – одна из самых сложных ступеней, и лишь преодолев ее, ты становишься свободен. Чтобы освободить этого монстра, у меня ушло больше всего времени. Но мне кажется, я справился.
Я закрываю глаза и вижу, как все мои монстры уходят. Я остаюсь совершенно один. Впереди безбрежное зеленое море под голубым небом. Трава на лугу уже не такая яркая, как в первый раз. Стебли более жесткие, темные, упрямые. Я остался один, но это больше не гнетущее одиночество, а свобода. Свобода в сердце, которое я готов заполнить новыми чувствами, переживаниями, эмоциями и моментами.
Солнце слепит глаза, и я уже смутно различаю тринадцать силуэтов, что уходят все дальше. И вот, на самой ниточке горизонта, я вижу, как последний, самый маленький монстр останавливается и на прощание машет лапой. От яркого света наворачиваются слезы, и я поднимаю руку, чтобы протереть глаза.
Сегодня для меня заканчивается лето. Мое первое лето в Амбертоне. Завтра я уезжаю учиться. Я вернусь лишь зимой, когда вся трава пожухнет и уснет под белой пеленой снега. Увижу ли вновь Атту и моих монстров? Непременно. Но я верю, что смогу их вновь отпустить.
Я сижу на кровати, чемодан собран, в фотокамеру вставлена новая кассета. Впервые я переезжаю один. И впервые у меня есть место, куда можно вернуться. Даже имея ключ от всех дверей, приятно знать, что у меня есть дом, в котором дверь никогда не заперта.
В последний раз оглядываю комнату. Вот платяной шкаф, в котором больше не прячется монстр, да и под кроватью пусто. Даже за окном лишь синее чистое небо нового дня. Такое чувство, что часть меня, тень, оттиск или двойник, сотканный из воспоминаний, отслаивается и прилипает к этому месту. Я навсегда останусь жить в Амбертоне, а Амбертон во мне.
Я вернусь через полгода, но уже немного другим, и привезу отпечаток другого места и всех тех, кого встречу. Иногда мне кажется, что каждый человек – это склейка отпечатков всех тех, кто прикоснулся к его жизни. Сотни, тысячи призраков, застывших проекций и моментальных снимков чужих душ. Как чешуя на луке. И где-то под ними всеми маленький зеленый листочек тебя самого. Маленький наивный монстр, а может – и пустая сердцевина, свернутая из последнего листа – первого отпечатка. Срывая покровы, добираясь до сути, мы испытываем боль. Ведь все эти люди, воспоминания и миражи – это наш панцирь, наши доспехи и наши оковы. Я сохраню это лето в янтаре, но не стану его заложником. Я вернусь вновь. Ведь я должен вернуться.
На моих коленях лежал конверт, что я достал из книги Амбер. На нем – спираль времени и путь к ней. Я вытряхнул на ладонь маленький металлический кругляшок с дырочкой, покрытый патиной так, словно ему целый век. Вот только год чеканки – нынешний. Та самая монетка, которую она носила на шее как талисман. Подарок из будущего для Мухи, что чуть не застряла в янтаре. Я улыбнулся, и монетка заскользила по пальцам – фокус, который знают все дети и уличные фокусники. Монетка совершила путь и юркнула в карман. А в пустой конверт я опустил синий ключ.
Пошарив в рюкзаке, я достал ручку, щелкнул и, подумав, вывел на обороте конверта сегодняшнюю дату. Покрутив ручку в слегка взмокшей руке, я дописал рядом: «Сегодня я еду в Корвинград. Надеюсь, он мне понравится, а я ему».
Я поднялся, машинально пригладил покрывало и взялся за ручку чемодана.
Я оставил конверт в запертом кабинете деда. Там, где и нашел.
Колесики отмерили все тринадцать ступенек лестницы, что вела из моей комнаты вниз, прошуршали по паркету и стукнулись о порог двери.
На крыльце ко мне бросился Граф и завилял хвостом так рьяно, что еще немного – и улетит, как Карлсон.
За ним подошла Кэр. Мама крепко обняла меня. Ее руки были запачканы краской, а на правой щеке, кроме слезинки радости, застыла капелька белой мастики. Рук Войник помогал ей красить веранду. Похоже, он не так плох, как его усы.
– Давай хоть на память сфоткаю. На фоне нашего дома, – отбрасывая выбившуюся прядь волос, сказала Кэр.
– Ма-а-м, я же не уезжаю навсегда, – заворчал я. – Я вернусь на зимних каникулах.