Монстры
Шрифт:
Кэролайн затошнило от страха. Она с ужасающей ясностью поняла, как если бы сама являлась свидетельницей ужасного события, что мистер Баркер был убит. Или такое слово не подходит к этим существам? Разве лев или вообще дикий зверь совершает убийство? Она готова была завизжать или завопить от очевидности этой немыслимой истины, но тут в столовую вошел Марвин с тарелкой бутербродов.
Их глаза на миг встретились, и Кэролайн немедленно превратилась в приговоренного к смертной казни гурмана, который предвкушает свой последний завтрак и думать не думает о мрачной церемонии, что последует за приемом пищи. Ужас превратился в изысканное
— Слыхал, что стряслось с нашим вчерашним гостем, сынок?
Красавец кивнул:
— Да, сэр. Весьма прискорбно.
Шеридан ухмыльнулся еще шире:
— Ну зато он больше не будет обзывать вас моком.
Марвин выпрямился и любезно улыбнулся:
— Прошу прощения, сэр. Шедмоком. Мок — это мой отец.
Кэролайн хихикнула, поймав изумленное выражение на лице мужа и искру гнева, загоревшуюся в его глазах.
— Я склоняюсь к мысли, что не только у старого Баркера крыша поехала. Может, вы все слишком долго прожили здесь. Смена обстановки не повредит.
Голос Грантли прозвучал вежливо и размеренно:
— Осмелюсь предположить, сэр, что это будет не вполне удобно.
Шеридан Кроксли отшвырнул салфетку и поднялся так стремительно, что опрокинул стул. Марвин спокойно поднял стул, затем отступил, ожидая бури. Лицо Шеридана приняло сизый оттенок, а голос усилился до рева, приводившего в трепет всех исполнительных директоров.
— Не вполне удобно! Какая наглость! Подумаешь, незаменимые нашлись. Да у меня это отнюдь не единственный дом. Это место всего лишь приют на выходные, прихоть и, возможно, скоро мне надоест. Так что придержите язык.
Грантли, похоже, ничуть не задела эта обвинительная речь, он только склонил голову, а затем знаком велел Марвину убрать тарелки.
— Очень сожалею, если оскорбил вас своими словами. Я прекрасно сознаю, что ваше пребывание здесь, по необходимости, будет весьма коротким.
Шеридана еще больше разъярило это витиеватое извинение, и он стремительно покинул столовую, не сказав больше пи слова. Кэролайн, казалось, прилипла к стулу. Ее глаза видели только Марвина, уши желали слышать только его голос, а руки — трогать, терзать, ласкать.
— Не обращайте внимания на моего мужа. У него быстро меняется настроение.
Она обращалась к Марвину, но Грантли скользнул по ней взглядом и на миг словно сбросил респектабельную маску. В глазах его мелькнуло презрение.
— Джентльмены имеют право на маленькие слабости. Еще кофе, мадам?
Она поднесла чашку к губам, когда послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, и вошел вконец разъяренный Шеридан:
— Грантли, в доме не работает ни один телефон.
— Совершенно верно, сэр. Они не работают уже больше двадцати лет.
— Что?! — Магнат даже головой потряс, словно не веря своим ушам. — Почему же, черт побери, вы их не починили?
Грантли поднял бровь и позволил себе легкую улыбку:
— В этом никогда не было необходимости, сэр.
— Не было необходимости!..
Кэролайн чуть было не решила, что у мужа вот-вот (ее давняя мечта) случится сердечный приступ.
— Проклятие, в каком мире вы живете? Начинаю подозревать, что несчастный старый придурок был прав. Вы действительно уроды… недоношенные… безмозглые монстры.
Грантли ничего не ответил и стоял, склонив голову, словно лиственница на сильном ветру. Шеридан взял себя в руки:
— Ладно, я, пожалуй, съезжу в деревню и позвоню оттуда.
Грантли откашлялся. Тихим извиняющимся кашлем.
— Сожалею, сэр, но это невозможно.
Шеридан круто обернулся и уставился на него:
— Вот как! Почему же?
— Потому что, при всем уважении, сэр, мы не можем этого допустить.
Старый шедди показался в дверях: рот открыт, длинные руки свободно болтаются, но толстые когтистые пальцы напряженно согнуты. Из противоположной двери, ведущей в заднюю часть дома, появилась миссис Грантли и встала рядом с мужем; борода ее зловеще трепетала в предвкушении развития событий.
Шеридан Кроксли посмотрел вправо и влево и разразился гневной тирадой:
— Что за чертовщина здесь творится?! Предупреждаю вас, если этот старый урод посмеет ко мне прикоснуться, я врежу ему как следует!
Грантли покачал головой, словно отвергал такое агрессивное заявление, и тихо сказал:
— Обещаю, он и пальцем вас не тронет, сэр.
Шеридан медленно приблизился к грузной нелепой фигуре и, оказавшись на подходящем расстоянии, ударил тяжелым кулаком прямо в разинутый рот. Старый шедди и не думал уклоняться. Он только разинул рот пошире, пока его лицо наполовину не превратилось в огромную беззубую пасть, — тогда его язык изогнулся, словно длинный бич, лизнул Шериданов кулак и мгновенно втянулся обратно. Рот с громким треском захлопнулся, и шедди принялся жевать с видом полного удовлетворения. Шеридан взвыл от боли, отступил и уставился на глубокую рану, тянувшуюся от суставов пальцев до запястья. В одном месте на руке просвечивала кость, розовато блестящая от крови. Шедди проглотил свою жвачку и пробормотал что-то нечленораздельное.
— Мой отец выражает свое восхищение вашей плотью, сэр, — перевел Грантли. — Он говорит, что это очень вкусно.
Зарычав от ярости, Шеридан кинулся к нему, одним прыжком покрыв расстояние между ними и вытянув перед собой руки, с явным намерением уничтожить насмешника. Грантли слегка запрокинул голову и издал странный звук, напоминавший сдержанный рокот. Когда их взгляды встретились, он открыл рот и — дунул. Отнюдь не сильно. Примерно так, как задувают свечку, но на огромного Шеридана это произвело невероятное действие. Он пронзительно вскрикнул и прижал Дрожащие руки к глазам в попытке облегчить жгучую боль, причиненную бесовским дыханием. Грантли заговорил, и его голос ни на йоту не утратил почтительности, произнося слова утешения:
— Это всего лишь временное неудобство, сэр. Не стоит беспокоиться.
Постепенно Шеридан перестал переминаться с ноги на ногу, опустил руки и уставился покрасневшими глазами на своего мучителя:
— Кто вы такие, черт бы вас побрал? С ума сойти можно — кто вы или что вы?
Грантли печально улыбнулся и посмотрел куда-то поверх правого плеча своей жертвы. Кэролайн наблюдала за Марвином. Красавчик, образец возлюбленного, бродяга с большой дороги… Он стоял, прислонясь к стене и бездумно глядя на открытую дверь, и казалось, что безмятежное спокойствие на этом прекрасном лице ничто не может поколебать, равно как и зажечь страстью эти ясные синие глаза. И тогда Грантли ответил: