Монтескье
Шрифт:
В главе VIII своего труда он явно поддерживает республиканские традиции. «Хорошие законодатели требовали от женщин известной строгости нравов. Они изгоняли из своих республик не только порок, но даже видимость порока» (14, стр. 248).
Таким образом, будучи сторонником просвещенной монархии, Монтескье не мог не симпатизировать более радикальному антифеодальному законодательству в республиках. Французский просветитель считал, что республики, в особенности незначительные по своим территориальным размерам, больше считаются с законами природы, а природа протестует против распущенности нравов.
«Все народы, — писал Монтескье, — единодушно относятся с презрением к распущенности женщин, потому что всем им внятен голос природы. Она установила нападение, она же установила и защиту и, внушив обеим сторонам желание, дала
Поэтому неправильно мнение, будто невоздержанность порождается законами природы, напротив, она является их нарушением; скромность и самообладание — вот что предписывается этими законами.
Кроме того, в природе разумных существ заложена способность чувствовать свои несовершенства, потому-то природа и дала нам стыдливость, т. е. чувство стыда перед этими несовершенствами» (14, стр. 383).
Здесь автор явно склоняется к биологической трактовке нравственности.
Иногда Монтескье связывает аморализм с неблагоприятным климатом. Он прямо сетует на то, что в жарких странах страсти пробуждаются раньше.
Таким образом, у французского просветителя уживаются одновременно три концепции морали: социально-политическая, выводящая моральные нормы из общественного строя и политических учреждений; биологическая, объясняющая мораль природой человека как биологической особи; и географическая, выводящая нравственность из климата, рельефа местности и т. д. Этот плюрализм и эклектизм Монтескье объясняется не его индивидуальными слабостями как ученого, а общим уровнем философской и социологической мысли XVIII в. Ведь даже наиболее последовательные французские атеисты и материалисты были метафизическимиматериалистами в понимании природы и идеалистамив понимании общества. Монтескье не был атеистом и материалистом даже в понимании природы, но благодаря огромному историческому кругозору он не мог не обратить внимание на возможность использования морали различными общественными группами в своих интересах. Отсюда учение Монтескье о морали как важнейшем элементе воспитания.
Французский просветитель был гениальным педагогом XVIII столетия, в этом отношении его можно сравнить с Руссо. Определяя принципы воспитания, Монтескье всегда исходил из двух посылок: необходимо дать людям конкретные знания о природе и обществе и вместе с тем научить их правильным поступкам, привить им высокую нравственность. Каждой эпохе, доказывал мыслитель, и каждому общественно-политическому строю свойственны свои приемы морального воспитания, свои нравственные цели и нравственные оценки. В труде «О духе законов» книга четвертая так и озаглавлена: «О том, что законы воспитания должны соответствовать принципам образа правления»; специальные главы этой книги посвящены воспитанию в монархиях, в деспотических государствах и в республиканском государстве.
Меньше всего удался Монтескье анализ монархической системы воспитания. Мы уже обращали внимание на ошибку просветителя, объявившего принципом монархии честь. Однако при всем сочувствии монархии Монтескье не может отказаться от критики феодально-сословного воспитания, по существу характерного для монархического строя. Он дает единственное в своем роде разоблачение придворно-аристократического понимания моральных обязанностей молодого поколения. В поступке, указывает Монтескье, здесь ценят не доброе чувство, а показную красоту, не справедливость, а широту размаха, не благоразумие, а необычайность. Принципы воспитания в монархиях допускают волокитство, если оно ведет к победе, вот почему в монархиях нравы никогда не бывают так чисты, как в республиканских государствах. Эти принципы допускают хитрость, если она сочетается с представлением о «великом уме» или о «великих делах», и допускают самые коварные уловки в политике. Они запрещают лесть лишь в том случае, когда она не связана с представлением о большой выгоде. В монархическом государстве требуют правды от речей человека, но не из любви к самой правде, а только потому, что человек, привыкший говорить правду, кажется смелым и свободным. Здесь довольствуются не правдой, а видимостью правды.
Вот почему в монархиях презирают прямоту народа, основанную лишь на простодушии и настоящей правдивости.
«Наконец, воспитание в монархиях требует известной учтивости в обращении. Люди созданы для совместной жизни, и потому они должны нравиться друг другу. Человек, который стал бы оскорблять своих ближних несоблюдением правил приличия, уронил бы себя в общественном мнении до такой степени, что лишил бы себя всякой возможности быть полезным.
Но не из этого чистого источника проистекает обыкновенно учтивость. Ее порождает желание отличиться. Мы учтивы из чванства: нам льстит сознание, что сами приемы нашего обращения доказывают, что мы не принадлежим к низшим слоям общества и никогда не знались с этой породой людей.
В монархиях вежливость сосредоточивается при дворе. Перед необычайным величием одного человека все прочие чувствуют себя одинаково малыми. Отсюда любезная внимательность ко всем; отсюда эта вежливость, равно приятная и тем, которые ее оказывают, и тем, которым она оказывается, ибо она свидетельствует о том, что мы принадлежим ко двору и достойны состоять при нем» (14, стр. 188).
Нетрудно понять, что в этом отрывке речь идет об отрицательном отношении просветителя ко всему образу жизни привилегированного сословия.
Еще более радикально критикует Монтескье воспитание в деспотическом государстве. Правда, он незаконно отделяет монархический строй от деспотического, но его выступления против деспотизма относятся фактически к монархическому режиму вообще. В деспотических государствах воспитание имеет конечной целью унизить человека, приучить его к безоговорочному повиновению. Слепое подчинение, рассуждает Монтескье, предполагает невежество не только в том, кто повинуется, но и в том, кто повелевает.
Ведь повелителю незачем размышлять, сомневаться и обсуждать, ему достаточно приказать. В деспотических государствах каждый дом как бы отдельное государство, одна семья живет изолированно от другой. Поэтому воспитание не преследует социальной цели, не зовет к взаимодействию и взаимопониманию. Вся система воспитания сводится к тому, чтобы вселить в сердца страх, а умам в лучшем случае сообщить некоторые самые простые правила религии. Знание при деспотизме опасно, соревнование гибельно, добродетель не нужна; сначала из человека делают дурного подданного, чтобы потом получить хорошего раба. Все это чрезвычайно суживает задачи воспитания и фактически сводит их к нулю. Монтескье особенно возмущен тем, что при деспотическом режиме людей не стремятся превратить в сознательных граждан, пекущихся о благе отечества. Он приходит к выводу, что гражданственность и деспотизм несовместимы.
Исключительный интерес представляют высказывания Монтескье о воспитании в республиканском государстве. Ни одно правление, ни один общественный строй, замечает просветитель, не нуждается в такой степени в помощи воспитания, как республика. Деспотическое государство ориентируется на угрозы и наказания, монархии находят себе опору в человеческих страстях. Республика держится на политической добродетели своих граждан, на их самоотверженности, на их преданности общему делу. Определяя политическую добродетель как любовь к законам и к своему отечеству, французский просветитель отмечает, что эта любовь требует постоянного предпочтения общественного блага личному. Этой любви может научить только тщательно продуманная система воспитания. В республиканском государстве воспитывают школа, семья и политические установления. В этой связи Монтескье критикует систему воспитания в монархической Франции. У нас, заявляет он, воспитывают и учителя, и родители, но, кроме того, воспитанием занимается светское общество, а «свет» для того и существует, чтобы уничтожать моральные навыки, приобретаемые в школе и семье. Монтескье мечтает о том времени, когда школа будет воспитывать людей высокой морали и никакие внешние влияния не смогут помешать торжеству добродетели над пороком.
Само собой понятно, что этические идеалы французского просветителя не выходят за пределы буржуазной морали, хотя, как неоднократно отмечал Ленин, ни Монтескье, ни его сторонники отнюдь не руководствовались своекорыстными мотивами и намерениями. Ведь в те времена буржуазия, а в особенности революционная французская буржуазия, отождествляла свои классовые интересы с интересами всего бесправного сословия. Не случайно современные буржуазные идеологи решительно открещиваются от взглядов Монтескье на мораль и воспитание.