Моонзунд (др. изд.)
Шрифт:
– Проводи, Федя. Поставь перед адмиралом мышеловку и подвесь большой кусок нашего сала… Может, он хапнет сразу?
Непенин жил под бдительным негласным надзором заговорщиков. Не затем же, черт побери, они ставили Непенина над флотом, чтобы он лишнего орла получил себе на погоны. Нет, друг ситный, теперь ты поездишь в нашей демократической упряжке…
– Феденька, тебе чего? – спросил Непенин, раздеваясь.
– Не все продумато, – отвечал кавторанг в духе адмирала. – Вас разве не удивляет легкомысленное спокойствие Ставки? Известно из истории, что престолы
– Думато, Феденька, думато. Но спроси хотя бы Мишу Кедрова, он не дурак, к царю вхож. Он мне сказал, что путь к сердцу монарха – это единственно путь придворной интриги. Ты смотри, Феденька, что получается. Адмирал Нилов, будучи флаг-капитаном императора, два раза царя-батюшку на рифы сажал… со всей фамилией! Так трескал «Штандартом» в банки, что великие княжны кверху пятками из-за стола вылетали вместе с компотом. А… ничего. Потому что Нилов – не мы с тобой: он знает, с кем старку пить!
Довконт развернул перед комфлотом письмо.
– От кого?
– От Гучкова… в Ставку! Копия – через Костю Житкова.
– Дай сюда. Не терплю чтецов-декламаторов. Я сам…
Адмирал прочел письмо и вернул равнодушно.
– Это детский плач, – сказал Непенин, взбивая под собой подушки кулаком, поросшим рыжеватой шерстинкой. – Если хочешь, я тоже тебе покажу. Открой вон тот ящик стола. Это мне жандармы присылают, как командующему. Раньше-то я вроде святого жил. А теперь, слава богу, жандармы меня здорово искушают…
Довконт листанул секретные бумаги. Стенограмма речи Чхеидзе… вырезка из английской «New statements», где Протопопов назван провокатором… шпионаж императрицы в пользу Германии доказан… шведская статья о Распутине… проскрипционные списки на очередность убийств: за Распутиным – царица, потом Вырубова…
– Вот и скажи: как с таким барахлом побеждать?
– Династия дискредитирована, – начал вешать сало на мышеловку Довконт. – Победить можно, но… обязательно ли с царем?
Непенин на демократические приманки не кинулся.
– Непенины руку Грозного лобызали – даже когда он им башку с плеч рубил. Я монархист потомственный и заслуженный. Моя вера настояна на чистейшей дистиллированной водичке… Гаси свет!
Среди ночи его разбудил дежурный по штабу Ренгартен.
– Ну, что там у вас стряслось?
– «Аврора»!
– Читай…
Ренгартен ознакомил его с рапортом командира крейсера каперанга Никольского. Из толпы рабочих, подстрекавших команду к бунту, были вырваны три человека и посажены в бункер крейсера. Офицеры «Авроры» сделали при этом несколько выстрелов из револьверов. Настроение команды нервное. Ручаться за матросов нельзя.
– Давай обратно, – сказал Непенин, скидывая сонную одурь. – Значит, так… Никольскому. Точка. Ваши распоряжения правильны. Точка. Команде надо разъяснить, запятая, что их задача, тире, боевая готовность. Точка. Добавь сам, Иван Иваныч, что у нас все в порядке… Больше не буди. Дай выспаться.
Утром он вышел к завтраку
– Было что-либо за ночь?
– Было. Из главморштаба – от графа Капниста. Зачитываю:
«Весь город в руках мятежников… Единственная надежда на то, что образованный Государственной думой комитет восстановления порядка…»
– Какой комитет? – возмутился Непенин. – Что за слово?
«…сумеет порядок восстановить. Необходимо применить все усилия, чтобы удержать порядок и дисциплину среди войск и флота, тогда, даст бог, все образуется…»
– Паникеры! – сказал Непенин. – Упаси бог, если такая галиматья дойдет до эскадры… Не надо объявлять. А как «Аврора»?
– Пока все тихо.
– Ну и правильно. Пошумят и разбегутся. Никольского я знаю: он револьвер всегда в кармане таскает…
Воодушевясь, комфлот велел Ренгартену заменить матросов-радистов офицерами связи. Завтрак проходил в скучности. В развращающей роскоши стола. Драгоценный хрусталь тонко вздрагивал. Серебро горело. Все были сытые люди и бросались кусками. Роскошные омлеты – шириной в лапоть – только ковырнули. Парниковая редиска никого не радовала. Мысли оперативников занимали события в Петрограде. Об этом же, конечно, думал и Непенин, но старался не говорить…
– А что пишут в иностранных газетах?
– Союзники всегда пишут, что «русских трудно понять».
– Боюсь, что когда поймут нас, то будет уже поздно.
Неожиданно в кают-компанию «Кречета» вошел жизнерадостный Костя Житков. Свеженький – прямо из Петрограда. Потирая замерзшие руки, молодой кавторанг отделался общим поклоном (особо Непенину) и вкусно разгрыз на зубах хрусткую редиску.
– Не приведи бог, – сказал он, садясь за стол и заливая яйца соусом «крутон-моэль», – не дай-то бог, говорю я вам, ежели бы этот ваш стол питерским показать… Растрепали бы нас!
Его обступили с вопросами: «Как? Что? Не тяни…»
– Спокойно! – сказал Костя, затыкая за воротник кителя салфетку, украшенную якорями и короной с орлами. – Революция в Питере продолжается полным ходом и… У кого соль? Вестовой!
Непенин, рассвирепев, хлопнул перед ним солонку:
– Держи! Но если еще хоть раз услышу от тебя слово «революция», велю фалрепным спустить тебя без штанов на лед…
Житков отбросил вилку, и она грустно звякнула среди хрусталя.
– Вы разве ничего не знаете? – изумился он. – А я ведь прибыл к вам за советом… в надежде, что вы извещены достаточно.
– Чего ты хочешь?
Кавторанг Житков вытянулся, заговорил уже официально:
– У меня, господа, сверстан и готов к выпуску февральский номер «Морского сборника».
– Так что? – спросил Непенин. – Есть интересное?
– Есть. Две статьи: «Нельсон и его капитаны» – Сашки де Ливрона, «Место командующего эскадрой» – Овандера… Хочу спросить вас: как быть? Давать мне уведомление от редакции о том, что творится в Петрограде, или… Извините меня, Адриан Иваныч, но революция не такая штука, чтобы ее можно было замолчать.