Мор, ученик Смерти
Шрифт:
С любителями побродить по магической библиотеке случаются разные вещи. Такие вещи, что по сравнению с ними перспектива быть схваченным за лицо щупальцами Тварей из Подземельных Измерений покажется легким массажем.
По счастью, Кувыркс оказался обладателем сокращенного издания, в котором наиболее вредные страницы были скреплены специальными защелками (хотя в тихие ночи он слышал, как заключенные слова раздраженно скребутся внутри своей темницы, точно паук в спичечном коробке; любой, кому когда-либо приходилось сидеть рядом с человеком, слушающим плейер, сможет в точности представить себе этот звук).
— Вот это место, — указал Кувыркс. — В нем говорится, что даже боги…
— Я видел его раньше!
— Что?
Трясущимся
— Его!
Кувыркс странно посмотрел на юношу и исследовал левую страницу. На ней была картинка с изображением пожилого волшебника. Волшебник держал книгу и подсвечник. В его позе ощущалось такое достоинство, что дальше некуда.
— Это не имеет отношения к волшебству, — вспылил он. — Это просто портрет автора.
— А что написано под картинкой?
— Э-э. Здесь сказано: «Эсли вы с удавольствием прочитали сею Книгу, то ваможно, заинтересуетесь и другими праизвидениями, вышыдшыми из-под пера…»
— Нет, что написано под картинкой?
— Это легко. Это сам старик Малих. Любой волшебник знает его. То есть он основал Университет. — Кувыркс хихикнул. — В Главном зале стоит одна его известная статуя. Как-то во время Развеселой Недели я забрался на нее и приделал…
Мор не отрываясь смотрел на изображение.
— Слушай, — тихо произнес он, — у этой статуи с носа случайно не свисает капля?
— Я бы не сказал, — ответил Кувыркс. — Статуя была мраморная. Но я не могу взять в толк, с чего ты так завелся. Множество людей знает, как он выглядел. Он знаменитость.
— Он ведь жил очень давно?
— Где-то две тысячи лет назад. Я никак не пойму, почему…
— Но я готов держать пари, что он не умер, — заявил Мор. — Бьюсь об заклад, однажды он просто исчез. Я прав?
Какое-то мгновение Кувыркс сохранял молчание.
— Забавно, что ты заговорил об этом, — медленно пробормотал он. — Я слышал такую легенду. Говорят, он творил очень странные вещи. Говорят, во время попытки провести Обряд АшкЭнте задом наперед, его втянуло в Подземельные Измерения. Все, что от него осталось, это шляпа. Трагично, очень трагично. Да и шляпа-то была так себе; ее прожгло в нескольких местах.
— Альберто Малих… — произнес Мор, наполовину обращаясь к самому себе. — Хорошо. Мне это нравится.
Он забарабанил пальцами по столу. Звук получился странно приглушенным.
— Извиняюсь, — промямлил Кувыркс. — С сэндвичами с патокой у меня тоже пока осложнения.
— По моим расчетам, стена движется со скоростью медленно идущего человека, — сказал Мор, рассеянно облизывая пальцы. — А ты не можешь остановить ее силой магии?
Кувыркс покачал головой.
— Только не я. Меня расплющит в лепешку! — весело воскликнул он.
— В таком случае, что произойдет с тобой, когда стена придет?
— О, я вернусь к своей прежней жизни на Стенной улице. Как будто я никогда не покидал ее, И всего этого не происходило. Жалко, однако. Готовят здесь очень прилично и белье стирают бесплатно. Кстати, как далеко, ты сказал, она находится?
— Полагаю, милях в двадцати отсюда. Кувыркс закатил глаза к небу и зашевелил губами. В конце концов он подвел итог:
— Это значит, что стена прибудет сюда примерно завтра в полночь, как раз ко времени коронации.
— Чьей коронации?
— Ее.
— Но ведь она уже королева!
— В каком-то смысле. Но официально не является ею до тех пор, пока не будет коронована. — Кувыркс усмехнулся. Озаренное пламенем свечи, его лицо казалось покрытым пляшущим тенистым узором, вздрагивающим и меняющим очертания при каждом движении щек. — Если хочешь, могу предложить следующее сравнение: это похоже на разницу между тем, чтобы перестать жить, и тем, чтобы стать мертвым.
Двадцать минут назад Мор чувствовал себя таким утомленным, что считал: позволь он себе расслабиться и он тут же уснет на месте, пустив для надежности корни. Сейчас кровь
— Я хочу увидеть ее, — заявил он. — Если ты не можешь ничего сделать, может, у меня что-то получится.
— Ее комнату охраняет стража, — предупредил Кувыркс. — Я упомянул об этом просто так, на всякий случай. Ни на йоту не сомневаюсь, что это ровным счетом ничего не меняет.
В Анк-Морпорке была полночь. Но в раскинувшемся по обе стороны реки городе-гиганте единственная разница между ночью и днем заключалась в том, что ночью было темно. Магазины гудели от нахлынувших волн народа; зрители по-прежнему густо теснились вокруг арен с раздевающимися проститутками; производственные отходы бесконечной и древней войны между противоборствующими бандами тихонько плыли в ледяных водах реки с привязанными к ногам свинцовыми грузилами; торговцы разнообразными незаконными и даже нелогичными развлечениями усердно занимались своим подпольным бизнесом; попрошайки попрошайничали; в переулках, разбрызгивая вспышки отраженного лезвиями звездного света, кипела дежурная поножовщина; астрологи начинали рабочий день, а в Тенях заблудившийся ночной сторож зазвонил в колокол и завопил: «Двенадцать часов и все тих-хр-р-р…»
Однако в Коммерческой Палате Анк-Морпорка не вызвало бы восторга предположение, что единственное реальное различие между их городом и болотом заключается в количестве ног у аллигаторов. И в самом деле, в городе имеются свои районы для избранных. Они преимущественно располагаются на холмах, где есть надежда на дуновение ветерка. В этих районах ночи мягки и благоуханны, воздух насыщен ароматом цветущих цециллий и врудиолусов.
В данную конкретную ночь город был насыщен еще и селитрой, поскольку отмечалась десятая годовщина вступления в должность патриция [7] . На торжества подобного рода глава города обычно приглашал нескольких друзей — в данном случае на приглашение откликнулись пятьсот из них — и устраивал фейерверки.
7
Анк-Морпорк, наигравшись с множеством различных форм управления, остановился на форме демократии, известной как «Один Человек, Один Голос». Тем самым Человеком был патриций; ему же принадлежал единственный Голос.
В дворцовых садах звучал смех и, время от времени, утробное, порождаемое страстью урчание. Вечер как раз вступил в ту интересную фазу, когда все уже выпили слишком много, но все же недостаточно, чтобы свалиться замертво. Это была та самая стадия, во время которой человек творит вещи, о которых позже вспоминает с алой краской стыда — например дует в бумажную пищалку и смеется до тошноты.
Фактически, около двух сотен гостей патриция сейчас были заняты тем, что спотыкались и пинались, претворяя в жизнь Танец Змеи, образчик своеобразного морпоркского фольклора. Исполнителям надлежало надраться, ухватить за талию впереди стоящего и, образовав таким образом длинного суставчатого крокодила, проскакать, заливаясь оглушительным гоготом и совершая непредсказуемые повороты, сквозь как можно большее количество помещений, желательно содержащих бьющиеся предметы. При этом обязательно нужно вскидывать ноги в неопределенном направлении в такт ритму танца (или, на худой конец, в такт хоть какому-то ритму). Танцевали уже добрых полчаса, «змея» проползла по всем комнатам во дворце и вобрала в себя двух троллей, повара, главного патрицианского мучителя, трех официантов, случайно подвернувшегося нищего попрошайку и ручного болотного дракончика.