МОР
Шрифт:
Как не самое удачное путешествие спустя время в воспоминаниях превращается в отпуск мечты, встреча с Адой с мерзким послевкусием с каждым днём приобретала заманчивые оттенки и вызывала всё меньше отрицательных эмоций и всё больше новых волн вожделения.
Когда секса нет, его не хватает. Когда секса мало, мысли о нём сводят с ума. Так что, дорвавшись до тела и дела, Паша никак не мог найти себе места. При каждом удобном случае он предавался рукоблудию, но и это не помогало. Ему нужно было тело. Желательно, женское. И, желательно, живое.
Раньше дорога домой казалась сущим адом: толпы трущихся друг о друга людей в метро, духота и нескончаемый
Однажды Паша, бурлящий мыслями о желанном соитии, вошёл в переполненный вагон, утрамбовав молоденькую девчушку, явно спешившую на учебу. Её пышные груди от возмущения выпрыгнули из декольте, и она издала возглас, подобный тем, что может услышать умелый любовник в ответ на свои усердия.
– Прошу прощения, – улыбнулся Паша, разглядывая прелести собеседницы.
Она явно была не из тех, что блюдут честь и достоинства смолоду, потому кокетливо так заулыбалась.
Трение продолжалось несколько станций подряд, и Пашин маленький дружок не мог это проигнорировать. Ощутив его пробуждение, девушка смутилась, но было очевидно, что она польщена таким вниманием. Вскоре она вышла, бросив прощальный взгляд, в котором читалось сожаление о том, что всё закончилось ничем.
С тех самых пор Паша с нетерпением ждал трения о чужие тела и специально подбирал попутчиц. В лютые часы пик он пропускал страшненьких, старых и убогих вперед, также уступал пальму первенства непрекрасному полу, чтобы не довольствоваться трением об их гениталии и пивные животики. Обычно процедура кастинга надолго не затягивалась, ибо хороши были женщины в русских селениях, так что Паша приезжал на работу и домой в приподнятом настроении. Частенько по приезду ему его опускали, но время дороги принадлежало только ему. Он самозабвенно искал позы поинтереснее, чтобы «невзначай» прикоснуться к груди или пятой точке выбранной жертвы. Эти прикосновения приносили ему неописуемое наслаждение, воспоминание о котором он потом использовал в минуты уединения с ручным трудом.
Как-то по дороге домой на платформе он увидел красивую, очень красивую, девушку. Она была одета не по погоде и красовалась в чем-то на бретельках, несмотря на дождь и ветер. В чём именно была незнакомка, из-за толпы рассмотреть не удавалось, были видны только её обнаженные плечи, волнистые тёмно-рыжие волосы, ярко-красные губы и эти желтые бретельки в редкий бордовый горошек. Паша настырно протиснулся между женщиной и парнем, не обратив внимание на их праведный гнев по этому поводу. От девушки пахло манго, что еще больше одурманило Павлушу на фоне всеобщего фекально-генитального амбре. Незнакомка посмотрела на нового соседа, задевшего её при приближении, и отвернулась с невозмутимым видом. Когда подошёл состав, все ломанулись, как полоумные, стараясь втиснуться в его недостаточно разверзшиеся жерла и трамбуя тех, кому не посчастливилось вовремя выйти.
Паше так хотелось обладать этой девушкой, что в последнее мгновение он не удержался и, только проводив поезд, понял, что, когда её «вносили» в вагон, юркнул всей пятернёй ей под юбку. Теплая влага её вспотевших ляжек и гладкость трусиков оказались достаточными, чтобы он попросту спустил в штаны.
Это было как прекрасно, так и ужасно, прям как та встреча с Адой. Будучи с ней, он отключился ото всего на свете и просто дал волю тому, что подавлялось и скрывалось в нём долгие дни, недели и даже годы, а потом блевал и чувствовал себя наимерзейшим образом.
Теперь его охватило жуткое чувство стыда. Ничего подобного он в жизни не испытывал. Захотелось сжаться в маленький комочек и всосаться в чёрную дыру, чтобы больше никогда-никогда не чувствовать этот ужасающий стыд.
– Ну ты идёшь?! – рявкнул толстый мужчина.
Паша опомнился и влился с потоком в новый состав, погнавшийся следом за тем, в котором укатила облапанная им девчонка.
«Что же я… извращенец, получается?.. больной какой-то?»
«Конечно, извращенец! – вякнул внутренний голос. – Какой нормальный мужик будет жить с такой жирухой-женой?!»
От этой мысли по коже пробежала нервная дрожь, будто кто-то внезапно пустил разряд тока. Так думать было скверно, но именно это Паша и думал, хотя не хотел себе признаваться. Вот и на этот раз он прикусил язык внутреннему голосу и вместе с ненавистью испытал к жене вымуштрованное чувство благодарности. Ведь она родила ему троих детей и мужественно тянет эту лямку: воспитывает, кормит, водит их на прогулку. Нельзя так говорить о своей супруге. Всё же не за внешность он её выбирал, хотя при знакомстве она была той ещё штучкой.
Лена была раз в пять, а то и в шесть худее. Без всяких преувеличений. Форменная красавица! Густые шелковистые волосы, пышная грудь, стройная талия, плоский животик и округлая попка, за которую так и хотелось ухватиться. Вот и хваталось за неё прорва народу. Да и не просто хваталось – Леночка ещё могла бы дать фору опытной Аде.
Но то были дела давно минувших дней. От былой красоты остались только отголоски, прятавшиеся за толстыми слоями жира и «апельсиновой корки». Лицо всё же оставалось привлекательным, что в какой-то мере даже удручало, потому что при взгляде на бесформенную Елену Прекрасную тут же возникала мысль «как жаль, что такое красиво лицо «надето» на столь отвратительное тело». Прям как любимое мороженное, испачканное в говне – ты его так любишь, но есть в жизни не станешь, даже под дулом пистолета.
Ну хорошо, под дулом, возможно, ещё и сподобишься…
Дома снова все были заняты своими делами. На кухне стыл наскоро сварганенный ужин: дешёвые пельмени с майонезом и куском хлеба, – никто не встречал отца семейства, получасом ранее облапавшего незнакомую девушку в метро.
Паша разулся и прочапал к своей тарелке с пыльменьями. Есть вовсе не хотелось, но раз жена готовила, то надо. Таким образом он стремился загладить вину за то, что гладил посторонние гениталии в подземке. Слабое искупление, надо сказать. Лене бы больше понравилось, если бы он оставил все эти пельмешки ей. Она очень любила густо заправить их майонезиком, поперчить от души, а горбушечку чёрного хлебушка намазать чесночком и запивать всё это дело огуречным рассолом. Красота!
Борясь с отсутствием голода, Паша безропотно умял свой ужин и остался сидеть перед пустой тарелкой, тупо смотря в одну точку. Он думал о том, что сегодня произошло. О том, как мерзко он поступил, и как приятно и тепло было между ног у той красотки. Паша сглотнул и сжал челюсти, ощущая дурманящее чувство безрассудной похоти. За стенкой мать его детей, его законная супруга валялась в кровати перед теликом и уплетала свои булки, запивая их холодным молоком; в другой комнате детишки возились с игрушками, а старшая читала простенькую сказку, в то время как он думал о влажном уюте между ляжками посторонней бабы.