Мораль и Догма Древнего и Принятого Шотландского Устава Вольного Каменщичества. Том 1
Шрифт:
Буква (вав) в конце слова означает притяжательное местоимение «его» и слово ^A`E•‡ («абав» или «або»), которое мы обычно читаем как «абифф», означает «моего отца». Смысл всего слова вместе, в сочетании с именем Хурума, без сомнения, таков: «некогда бывший слугой или рабом моего отца».
Имя финикийского мастерового передается в Книгах Царств как `I– `E'Aи`I^A– `E'A (2 Царств, 5: 11; 3 Царств 5: 15; 7: 40). В Книге Паралипоменон – как `I"^A'A с прибавлением слова `E•‡ (2 Пар. 2: 12) или ^A`E•‡ (2 Пар. 4: 16).
Совершенно бессмысленным представляется полагать слово «абиф» или «абифф» частью имени Мастера. Столь же бессмысленно считать частью имени и слово «аби» и ставить его в начале этого имени, поскольку все это титулы, а не части имени. Иосиф (Бытие 14: 8) говорит, что
На медальоне, скопированном Монфоконом, изображена женщина, держащая на руках ребенка и сноп пшеницы. Она сидит на облаке, над ее головой горит звезда, а с алтаря прямо перед ней поднимаются три пшеничных снопа. Гор же был примирителем, который пролежал в земле три дня, потом воскрес и одержал победу над злым началом.
Слово «Хари» на санскрите означает «пастух», равно как и «спаситель». Кришну называли «Хари», как Иисус называл себя пастырем.
– ^A'A («хур») означает оконный проем, пещеру или глаз. Кроме того, это слово означает белый цвет, по-сирийски . – 'A также означает открытое пространство, благородного или высокорожденного человека.
`I– 'A, Хурум, означает «посвященный, отданный кому-то», по-эфиопски – . Это слово служит названием городу (Иисус Навин, 19: 38) и именем человеку (Ездра, 2: 32 и 10: 31, Неемия, 3: 11).
‰– `E'A («хира») означает честь, доблесть, смелый народ.
Будда, по преданию, воплотил в себе сущность индуистского Тримурти, и отсюда трехбуквенное односложное слово «Ом» или «Аум» используется при обращении к нему, как тождественному БрахмеВишну-Шиве. Он напоминает в этом отношении Гермеса, Тота, Таута и Тевтатеса. Одно из его имен – Хари-мая, или Хар-мая, то есть то же самое, что Гермес и Хирм, или Хурм. Кроме того, «Хари» на санскрите означает также «Господь».
Ученый брат надпишет на двух колоннах Храма, справа налево, два слова: ^A‰`E и "I'U• – Иху и Бал, Яхин и Боаз, сопроводив их иероглифическим эквивалентом солнечного бога Амона-Ра – |. Конечно, случайным совпадением является тот факт, что в имени каждого из трех убийц содержатся имена злого и доброго божеств древних иудеев, ибо Юбелос – это всего лишь Йеху-Бал, но стоит ли быть так уверенным в этом? Особенно если принять во внимание, что последние буквы этих трех имен – «а», «о» и «ум», которые в сочетании образуют а.у.м., священное слово индусов, означающее Триединого Бога, дающего, сохраняющего и отбирающего жизнь, которого обычно изображают таинственным знаком Y.
Далее, акация – это и ощетинившийся шипами тамариск, который окружил своей плотью тело Осириса. Она была священным деревом арабов, которые сделали из нее идола Уль-Узза, которого уничтожил Мухаммед. Она в изобилии произрастает в пустынях, и именно из нее был сделан терновый венец, возложенный на чело Иисуса из Назарета. Она является одним из лучших символов бессмертия из-за своей долгой жизни и способности выжить в практически любых условиях, ибо известно, что если сделать из акации дверной косяк, то она непременно пустит корни за порог дома.
Каждое содружество проходит свои переходные периоды развития и периоды больших испытаний, особенно если оно ведет войну. Без сомнения, на определенном этапе оно вполне может подпасть под влияние политиков, апеллирующих к самым низменным инстинктам человеческой природы, или денежных монополистов, или обогатившихся за счет падения курса национальной валюты и ценных бумаг спекулянтов, или мелких чиновников, плановиков, жуликов или авантюристов – бесчестной олигархии, обогатившейся за счет горестей и несчастий государства, разжиревшей на нищете народа. Тогда прекращается действие обманчивой галлюцинации равенства и всех человеческих прав; в этом случае несчастное и обесчещенное государство может вернуть себе отнятую у него свободу, только пройдя снова сквозь «великое разнообразие неопробованного опыта» и очистившись от скверны огнем и кровью.
В республике часто происходит так, что все общественные партии со временем концентрируются вокруг позитивного и негативного полюсов мнений относительно какого-либо понятия или положения, и в этом случае торжествующий дух нетерпимого большинства накладывает запрет на все отклонения от привычного ортодоксального стандарта, установленного им для себя самого. Свобода мнений будет возноситься до небес и всячески пропагандироваться, но реально пользоваться ей не сможет никто под угрозой вытеснения с политической сцены теми, кто держит бразды правления в своих руках и осуществляет основную политику. Слепая преданность своей партии и пренебрежение нуждами народа идут рука об руку. Политическая свобода может возникнуть только в крепком государстве; точки зрения его граждан органически вырастают из тех действий, которые они были вынуждены или им пришлось произвести. Лесть, направленная на конкретного ли человека, на целый ли народ, все равно развращает обе стороны; в низкопоклонстве перед королем не больше пользы, чем в низкопоклонстве перед народом. Цезарь, власти которого ничто не угрожает, нуждается в ней меньше, нежели свободная демократия; так же мало заботится он о ее росте, в отличие от народа, желание власти которого абсолютно безмерно. Д л я прос т ы х людей с вобода ес ть возмож нос т ь де лать то, чт о хочется; для народа в целом это в значительной степени точно так же. Если же конкретный человек или же целый народ подвержены лести, ибо этот риск всегда имеет место, и низведены до удовлетворения лишь своих низменных инстинктов и следования лишь за самыми низменными целями, при условии полной свободы, – то наверняка действия их ни в коем случае не будут оправданы законами чести и разума. Не стоит стремиться к скорым поздравлениям, ибо они столь же скоро могут обернуться жалобами; ведь как отдельные люди, так и целые народы подвержены лести, и не стоит чрезмерно льстить им, поскольку – столь часто злоупотребляющие своей властью и силой – они могут направить их не в то русло, что уже станет преступлением со стороны льстеца.
Первым принципом республики должно стать: «Ни один человек или группа людей не имеют права на особенное специальное жалование из фондов сообщества, если при этом он или она не выполняют какое-либо особое поручение этого сообщества; в этом случае это жалование не должно переходить по наследству, будь то пост в магистрате, суде или законодательном учреждении, равно как и сам пост не может переходить по наследству». В этом положении – целый том Истины и мудрости, настоящий урок всем изучающим разные народы, все в одном предложении, сформулированном так, чтобы его мог понять любой. Если бы свирепый поток деспотизма залил мир и уничтожил все возможные институты, защищающие человеческие свободы, и вскоре о них полностью забыли бы, одного этого предложения, если бы только оно одно сохранилось из всего наследия демократии, хватило бы, чтобы вновь раздуть костер свободы и возродить расу свободных людей.
Но для того, чтобы сохранить свободу, нужно добавить еще вот что: «Свободное государство не назначает на должность в награду за что-либо, если, конечно, оно не ищет своего краха; наоборот, все государственные чиновники нанимаются государством с учетом их желания и способностей выполнять государственные поручения в будущем, при условии, что всегда и во всех случаях отбираются лучшие и наиболее способные».
Ибо если уж способ правления избран какой-либо другой, то наследственная передача власти ничем не хуже прочих способов. Но ни при каком ином способе правления невозможно сохранить все свободы государства. Ни при каком ином способе правления невозможно доверить законодательную власть только лишь тем, кто обладает врожденным талантом видеть несправедливость и зло, позволяющим обнаруживать коррупцию и низость в самых потаенных их проявлениях, этими нравственной смелостью, благородным мужеством и честолюбивой независимостью, которые позволяют им проливать дневной свет на все недостатки и призывать на них гнев и презрение всего мира. Эти качества никогда не бывают присущи льстецам. Наоборот, часто республики переживают такие времена, когда им, как Тиберию, становится мало одного Сеяна, им нужны тысячи; и в таком случае со временем во главе становятся люди, лишенные репутации, таланта государственных деятелей, способностей, необходимых знаний, – это простые партийные функционеры, обязанные своими должностями политическому трюкачеству и недостатку необходимой квалификации, не обладающие ни одним из качеств, умственных или душевных, которые характеризуют великую и мудрую личность, и в то же самое время буквально исполненные нетерпимости и низколобости, узкопартийных интересов и корысти. Они умирают – и мир не становится ни лучше, ни мудрее от того, что они сказали или сделали. Имена их погружаются в бездонную пучину забвения, но злодеяния их разъедают тело государственной политики и наконец приводят к полному ее разрушению.