Море цвета крыла зимородка
Шрифт:
Но Блайс не выбрал ни того ни другого. В то утро он уклонился от решения, сетуя на непреклонность Розы – «тверда как алмаз», а когда появилась Сильвия, так и не сказал ничего определенного. Потом он и вовсе избегал встреч, оставляя Сильвию в расстроенных чувствах, а Розу – в мучительных переживаниях за сводную сестру.
Сильвия увядала буквально на глазах от его нового, почти братского отношения, которое ей ровным счетом ничего не говорило. Блайс отныне не брал ее с собой на пляж и, пока Роза не оказывалась третьей в машине, не возил Сильвию покататься. Наконец Роза ощутила, что скрепя сердце сама должна выполнить неприятную задачу, и осторожно, как только могла, открыла Сильвии горькую правду.
– Но почему, Роза? Почему?
Роза опустошенно махнула рукой:
– Я не знаю, дорогая. И сомневаюсь, сможет ли и он тебе объяснить. Просто мужчины – некоторые из них – бывают непостоянны.
– Но не Блайс. Только не Блайс!
Это был душераздирающий крик, нашедший отклик в душе у Розы. При всех видимых недостатках Блайса, его капризах она с уверенностью могла сказать, что он склонен стоять на своем до конца. Например, он никогда не изменял твердому убеждению, что должен заниматься лишь тем делом, к которому у него есть талант, либо не заниматься ничем вообще, и Роза думала, что его быстро возникшая сердечная привязанность к Сильвии имеет в основе своей постоянство, присущее ему и во всем остальном.
Сильвия тем временем продолжала:
– Если бы я только знала, что такого сказала или сделала, мне было бы легче перенести это пренебрежение. Должна ли я напрямик потребовать у него объяснений?
– Более достойным было бы этого не делать. Конечно, если он тебе не признавался в любви и не давал никаких обещаний на будущее. Или давал?
– Нет! Да и как он мог, находясь, по сути дела, на иждивении у Сент-Ги! Просто я думала, что обещания – ну, такого рода – как бы витали в воздухе как с его, так и с моей стороны. – Сильвия сделала паузу, покусывая нижнюю губу. – Роза, а ты не думаешь, что Флор Мичелет приложила к этому руку, когда явилась сюда в воскресенье? Возможно, она возвела на меня какую-то напраслину?
Роза ответила, что так не думает. В тот день Блайс, как обычно, принял Флор в штыки; да и что такого могла знать Флор, чтобы оказаться в состоянии очернить Сильвию? Роза, однако, умолчала, что истинная причина, по ее убеждению, – если только Флор не вела двойную игру, во что верилось с трудом, – была сама Роза. Ибо, как не переставала утверждать Флор, именно Роза интересовала Блайса, а раз так, то зачем Флор вмешиваться в эти сложные отношения?
Но Сильвия по-прежнему думала, что виной всему какая-то слабость, бестактность или оплошность с ее стороны, о чем Флор предостерегала Блайса или он сам предостерег себя, прежде чем решиться дальше развивать их отношения. Где-то она дала промашку, за которую должна винить только себя. Но где и в чем? Продолжая копаться в самых тайных уголках своего сердца, Сильвия начала, чтобы разрешить свои сомнения, выдвигать причины, которые иначе как плодом больного воображения назвать было нельзя. К примеру, предположение, что Флор выступила посланником Сент-Ги, который счел Сильвию недостойной даже через кузена вступить в родственные связи со своей семьей… Или – в ночь аварии, когда Сильвия представляла собой неприглядное зрелище, ее вдобавок вырвало прямо у Блайса на глазах, и он окончательно убедился в инвалидности Сильвии…
Сильвия находилась в таком отчаянии, что усматривала злой умысел во всем: в подарках, в проявлении доброты, в каждом шаге. И не только со стороны Блайса. Сент-Ги дал ему машину как взятку, чтобы Блайс отступился от нее! Выходки Блайса – духи на ее день рождения и даже магнитофон – продиктованы угрызениями совести и должны были облегчить душу перед тем, как ему отвергнуть Сильвию! Роза не могла спорить, пока сестра находилась в таком взвинченном состоянии. Она могла только жалеть и утешать Сильвию, используя для этого все возможные способы.
Наконец
Внешне между тремя молодыми людьми, казалось, мало что изменилось, разве что Роза ощущала себя скорее буфером между Сильвией и Блайсом, чем третьей лишней. Загадочным оставалось то, что Блайс по-прежнему оказывался под рукой, когда нужна была его помощь, и приходил на выручку также охотно, как и тогда, когда Сильвия притягивала его подобно магниту. Когда Блайс увильнул от объяснений с Сильвией, Роза ожидала, что он применит любимую стратегию сильного пола: станет реже попадаться на глаза, а то и вообще исчезнет на все то время, что они будут в Мориньи. Но он не сделал ничего подобного. И хотя Розу все время подмывало намекнуть Блайсу, что он у них не очень желанный гость, она сдерживалась в слабой надежде, что он сам еще толком не определился с Сильвией и, пребывая рядом, сможет вновь подпасть под ее обаяние.
Естественно, Роза терялась в догадках по поводу странного утверждения Флор Мичелет, будто это она привлекает Блайса, а совсем не Сильвия. Если Флор права, то Блайс упустил возможность стать отличным актером! Тогда почему Флор зациклилась на своем предположении до такой степени, что готова держать пари?
Роза подумывала, что ей следовало бы под видом нелепой шутки предложить идею Флор на рассмотрение как Блайсу, так и Сильвии. Но она не могла. Теперь все трое если и смеялись, то только над вещами, не имеющими отношения ни к кому из них, и было уже слишком поздно, чтобы заставить Блайса разрешить для нее эту загадку.
Роза была рада, когда Сильвия получила приглашение от одной из своих школьных приятельниц провести воскресенье в Канне. И хотя сестра, пребывая в подавленном настроении, вначале ни в какую не хотела ехать, в конце концов поддалась на уговоры и согласилась. Блайс подвез их обеих в своем автомобиле и оставил Сильвию в отеле у подруги, договорившись заехать за ней вечером.
Блайс припарковал машину, и они с Розой отправились по полумесяцу набережной Круазетт, сверкающей от проносящихся машин, звенящей от разговоров на всех языках мира и наполненной экзотикой сухо шелестящих листьев пальм и ярким пламенем каннских лилий.
Зной и ослепительный блеск моря сплетались воедино и в равной степени были невыносимы. Блайс предложил:
– Все указывает на необходимость выпить чего-нибудь прохладительного. Сам Бог велит отправиться в «Аркашон-бар», что на берегу. Это недалеко.
Но они стояли перед входом во внешний двор одного из шикарных отелей и были вынуждены пережидать казавшийся бесконечным поток машин, проносящихся мимо.
Наконец ожил и поток пешеходов, устремившийся через улицу, и рука Блайса коснулась локтя Розы.
– Сейчас… – начал было он, но вдруг резко дернул Розу вправо, в сторону от приближавшегося по подъездной дорожке отеля автомобиля.
Она взглянула на него.
– Опомнись!.. – с раздражением произнесла она и запнулась.
Не Роза привлекла внимание Блайса. Он все еще крепко держал ее локоть, но взгляд был устремлен на тех, кто находился в открытой машине: за рулем – Клод Одет, а рядом с ним Флор Мичелет. Автомобиль притормозил на расстоянии не больше шага от них. Жест Блайса, адресованный Флор, напоминал нечто среднее между сигналом автостопщика «Подвезите» и знаком регулировщика «Проезжайте!». Под солнечными очками Флор, казалось, улыбнулась в знак приветствия ему и Розе и сказала своему спутнику что-то, вызвавшее смех, затем автомобиль набрал скорость и понесся дальше.