Море Дирака
Шрифт:
Волна сокрушает гранит, но бессильна перед мягкой устойчивостью водорослей. Сила побеждается не силой, а слабостью. Итак, смирение и кротость, покорность и податливость, тогда удар пройдет поверху…
— Ефим Николаевич! — начал Мильч.
— Что?! Вы что-то хотите сказать? Молчите! Я знаю, что какая-то глупость или того хуже. Вот у меня акт, составленный дежурным энергетиком. На вас, Мильч, на вас! Вы тогда один сидели во всей лаборатории. Один! Ее не было, ушла она, а вы что делали, позвольте вас спросить? Чем вы занимались? Почему на подстанции полетели все эти… как их?.. такие маленькие
Он беспомощно и яростно вертел пальцами.
— Тепловые реле, — подсказал Мильч.
— Да. Именно. Теплушки, так у нас их называют. Почему? А? И вообще! Почему мне неизвестно, что делается в моей лаборатории?! Черт побери, почему от меня все скрывают?
— Я…
— Нет, вы ответьте на мой вопрос! Почему от меня скрывают? Кто-то что-то изобретает, экспериментирует, а я не знаю! Может, идет проверка принципа относительности или создание водородной бомбы, а я не знаю! Я ничего не знаю! Меня обходят, мне не говорят, от меня скрывают. Я никогда ничего не знаю! Свои же сотрудники!
— В следующий раз я обязательно посоветуюсь с вами, — быстро вставил Мильч.
— Что?! В следующий раз? Его не будет, заверяю вас. Вы уволены. Все. Идите жалуйтесь в РКК, ДНК, местком, куда хотите… А что вы там делали? Он воззрился на Мильча, как разъяренный носорог. Маленькие глазки со страшной силой сверлили, пронизывали, испепеляли лаборанта. Если б энергия этого взгляда могла превратиться в тепло, последнего было бы вполне достаточно, чтобы закипело Каспийское море.
«Господи, надоумь меня научной чушью!..»
— Я проверял проводимость полимеров…
— Полимеров?! Ха! Ерунда! Полимеры — изоляторы.
— Мои друзья из НИИпластмасс дали мне образцы материалов, обладающих электропроводностью. Я хотел осуществить прямой электрообогрев… некоторых полимерных тканей.
— Почему работа не в плане? Что это за тайны? Почему скрыли от меня? Я ж говорю, мне никогда ничего не сообщают. Я не знаю, что делается в моей лаборатории. Мне приходится все узнавать от дирекции!
— Я хотел сначала попробовать, получить какие-нибудь результаты, а потом…
— Глупости! Одни глупости! Сплошные глупости! Что вы можете попробовать? Вы же даже не научный работник, а лаборант, не забывайте этого!
Шеф еще продолжал бушевать, неистовствовать, грозить, но Мильч видел, что ураган стихает. Высокие водяные валы сменились пологими ленивыми волнами, гром откатывался за горизонт; вот в разрывах туч мелькнул кусочек ясного неба.
— Завтра покажете ваши образцы, я посмотрю, что вы там накуролесили. Ступайте, — вдруг совершенно спокойно сказал Ефим Николаевич.
— А вы останьтесь, — обратился он к Епашкиной, — я вам докажу, что дело здесь не в форме, а в содержании. Точности поучитесь у Ван-дер-Ваальса, голубушка… У Констама. У Гиббса.
Мильч, благодарно склонившись, вытек из кабинета, предоставив шефу возможность оправдать свою несдержанность в терминах философской науки.
Разговор с Ефимом Николаевичем взволновал Роберта. Он не сомневался, что ему удастся обмануть старика, подсунув материалы трехлетней давности, о которых уже все позабыли. Дело было не в том, как объяснить колоссальный расход электроэнергии. Нужно было и на будущее сохранить Рог изобилия в состоянии безотказного действия. Можно, конечно, попытаться включить в план работ какой-нибудь дурацкий раздел, вроде этих электропроводных полимеров… Но тогда ему дадут научного руководителя, какого-нибудь кандидата наук, — и прости-прощай самостоятельность и свобода… Контроль в гроб загонит.
Вывод один: нужно искать новые пути. Время не терпит. Время не ждет. День пламенеет.
8
Иосиф Ильич, заведующий комиссионным магазином Ювелирторга, пил чай из старенькой фарфоровой чашки с витой позолоченной ручечкой. На стертом рисунке женоподобный пастушок развлекал игрой на флейте миловидных дам в кринолинах. Иосиф Ильич держался необыкновенно прямо и непоколебимо, как древко знамени на параде. Его жилистая шея в резких морщинах была такого же цвета, как и чайная заварка.
— Отвратительный сон, — сказал он, обращаясь к жене и глядя прямо перед собой.
Жена, такая же худая и желтая, промолчала. Она убирала тарелку дочери, которая только что выскользнула из-за стола.
— Под самое утро, — продолжал Иосиф Ильич.
— Сегодня?
— Именно.
Он замолк. Жена собрала посуду и вышла на кухню. Затем вернулась, что-то сделала и вновь ушла. Когда она появилась, Иосиф Ильич продолжил:
— Будто я пил чай на даче Игнатенко. Федор, дети, его жена и я сидели под яблоней. Ну, той самой. Тебя я там не видел. Вдруг падает яблоко. Очень медленно. Это было большое червивое яблоко. Червивое, на нем очень много пятен, черных точек. Я видел, что оно опускается на мою чашку. Вот на эту самую, но ничего не мог поделать. Хотел, но не мог. Оно падало, а я только смотрел. Чашка разбилась, от нее отвалился кусок, а все содержимое вылилось мне на грудь. Это была не вода, а грязь. Грязь, понимаешь? А это всегда к болезни. Ты сама мне говорила как-то. Помнишь? Это было как раз перед тем, как у меня десна вспухла… А чашка разбилась.
— Ну и?..
— Все. Чашка разбилась, а я проснулся.
Он строго и удивленно посмотрел на пастушка с флейтой. Тот недовольно покачнулся, дамы вокруг него встрепенулись.
— Опять у тебя с печенью что-нибудь… — сказала жена, поднимаясь со стула.
Все время разговора она не спускала с него глаз, но сейчас как-то сразу и окончательно утратила интерес.
— Оно бы ничего. Если с печенью. Как бы на работе…
— Ничего с твоей работой не станется, — с раздражением заметила жена.
— Не говори так, Надежда, ты же знаешь, какая ответственность на моих плечах.
— Только-то. Ничего большего и нет. У других зарплата да деньги, а у тебя одна ответственность. О господи!..
— Так оно есть, так и будет. Мы уже говорили на эту тему, и давай больше к ней не возвращаться. Хватит!
— А я и не возвращаюсь. Только обидно мне. Ларочка скоро именинница, а у нас даже порядочного подарка нет для девочки.
— Я горжусь тем, что к моим рукам не прилипает золото, поняла?