Море Дирака
Шрифт:
Черныш удивленно вылупил глаза. Потом дико захохотал. Очевидно, до него все же дошло.
— Дорогой! Ты подумал? Я тебя… — Он бросился к Захарову и стал мять его в медвежьих объятиях.
Тот сердито отбивался.
— Отстань, чумной! Мало тебя били! Ведь задавишь, отстань, говорю…
Но уже улыбался, со стыдом и радостью чувствуя, в какое глупое положение попал.
Гладунов застал их веселыми и оживленно разговаривающими.
— Вы за этим звали? — спросил Гладунов. — Хотите показать свое хорошее
— Нет, нет! — Черныш выступил вперед. — Дело серьезное, Тихон Саввич, очень серьезное.
Все замолчали и насторожились.
— Присядьте, пожалуйста, — предложил Захаров и сел сам.
Гладунов недоверчиво оглядел Черныша.
«Давай, давай, — говорили его чуть близорукие глаза. — Выкладывай, мальчик, что там у тебя есть, а мы посмотрим».
Черныш примерно знал, что думает каждый из них, и это доставляло ему удовольствие. Во всяком случае, инициатива находилась у него в руках.
— Вы помните, Тихон Саввич, что удивительная идентичность фальшивок и часов натолкнула меня на мысль о том, что мы имеем дело не с обычным преступлением, а с загадкой, тайной природы? Вы не согласились со мной. Но в подтверждение своих мыслей я получил новые материалы и сейчас их покажу.
Гладунов пожал плечами. Казалось, его забавляла аффектация Черныша.
Наверное, все же молодежи от жизни нужно нечто большее, чем истина. Им нужны еще и ложь успеха, треск славы, барабаны известности…
— Во-первых, книга. Воспоминания немецкого антифашиста, узника лагеря смерти Заксенхаузен. События, сходные с нашими. Подобные же ситуации уже происходили в определенных условиях. К этой книге прилагается перевод, любезно выполненный сотрудницей Ивана Степановича.
Гладунов взял книгу, посмотрел обложку, сказал:
— Что еще?
— Вам этого мало?!
— Вы сказали, во-первых. Значит, должно быть и во-вторых?
Черныш помолчал.
— Будет и во-вторых, но… здесь есть риск.
— Давай, давай.
— Значит, так, — Черныш подумал. — Я утверждаю, что в Институте криминалистики произошла кража… исчезновение следственных материалов.
— Ты понимаешь, что ты говоришь? — тихо спросил Захаров.
— Погоди, — остановил его Гладунов. — Ты сказал кража, потом исчезновение. Как понимать это?
— Я пошутил, — быстро поправился Черныш. — Речь идет об исчезновении. Только об одном исчезновении.
— Так. — Гладунов прищурился. — О каких материалах идет речь?
Скрывая улыбку, Черныш опустил голову, потом ответил:
— Прошу учесть: я целую неделю отсутствовал и только сейчас первый раз за все это время пришел в институт.
— Учтем. О каких документах идет речь?
— Я говорю о золотых часиках швейцарской фирмы, которые были изъяты из комиссионных магазинов по делу о фальшивых деньгах.
Захаров шагнул вперед и протянул Гладунову ключ.
— Проверьте!
У Гладунова лицо моментально сделалось серым и скучным.
— Вообще-то, — нехотя протянул он, — у нас по таким вопросам существует специальная комиссия, но все же… Ну, хорошо, откройте сейф!
Захаров шагнул вперед деревянно и напряженно, вставил ключ и попытался повернуть. Послышался скрип, но ключ не проворачивался. Анатолий Павлович быстро потерял свою скованность, ожесточенно силясь провернуть ключ.
— Заело что-то, — пробормотал он. Лицо его покраснело от натуги.
Все кинулись помогать. Владевшее ими напряжение исчезло во взаимных столкновениях, толчках, ободрениях и пренебрежительных оценках чужой силы и ловкости.
Гладунов позвонил и вызвал слесаря с электродрелью. Через несколько минут замок был рассверлен. Но никто из присутствующих не решался взяться за ручку сейфа. Сосредоточенно смотрели на металлические опилки, серой горкой пепла усеявшие пол, на израненную дверцу сейфа и молчали.
Черныш молчал, потому что не должен был касаться ручки сейфа.
Захаров молчал, потому что очень не любил новых неожиданных дел и ощущений. Даже когда его жена меняла старое платье на новое, он испытывал скрытую горечь и раздражение. Он отлично видел, что жене идет новое платье, что она лучше в новом, но ничего не мог с собой поделать. Новое вызывало в нем страх.
И еще Захаров молчал, потому что было задето его самолюбие, а это всегда сковывает.
Игру вел Черныш, и оставалось только дожидаться момента, когда его, Захарова, позовут на сцену.
А Гладунов ждал. Сейчас откроют эту дверцу, и в комнату войдет новая жизнь. Какая она, неизвестно. Хорошая, плохая, трудно сказать, но она будет обязательно иной. И они все тоже станут под стать ей, она их обязательно изменит. И он, Гладунов, будет уже не тем, каким был перед вскрытием сейфа и ждал, когда кто-нибудь решится повернуть ручку. Он станет чуть-чуть другим, а может быть, совсем другим. Одним словом, это будет уже Гладунов у открытого сейфа. Он будет что-то знать, и это что-то позволит ему судить людей, вмешиваться в их жизнь. И в его жизнь оно тоже будет вмешиваться, повелевать, указывать, требовать.
А вдруг ничто и не изменится?
— Открывай! — скомандовал он, и Захаров распахнул дверцу сейфа.
В сейфе чернела пустота. Захаров отшатнулся и побледнел.
Внутренность сейфа была черной и покореженной. Темно-синяя краска собралась на стенках в гармошки, повисла рваными клочьями. На задней крышке ящика, словно зарево, горело большое оранжевое пятно.
— Смотрите, следы! — возбужденно прошептал Захаров, указывая на дно сейфа.
Черныш увидел две четкие черные тени. Полукружия часовых браслетов пересекались, словно змеиные кольца.