Море играет со смертью
Шрифт:
– Если ты думаешь, что для меня это несерьезно, то зря, – спокойно добавил он. – Мы вроде как определили: это у журналистов я получаюсь эдакий половой гигант, который спать не будет, если не отымеет всех знакомых женщин младше семидесяти. Это вообще не про секс.
– А жаль.
– Открыт к обсуждению, – мгновенно сориентировался Марат.
Полина засмеялась, но почти сразу посерьезнела, и печальный взгляд вернулся.
– Не нужно этого. Правда.
– Слушай, сама же говоришь, что у тебя уже были спокойные организованные отношения с мужем – начнем хотя бы с этого!
– С ним были, с
– Значит, будет нечто другое – лучшее. Или это из-за того, что я рассказал?
Ему показалось, что она поняла историю с Ксенией и детьми правильно. Да она и сейчас смотрела на него без осуждения… Но что ее могло сдерживать, если не измены, о которых она узнала?
Полина лишь покачала головой:
– Нет, это как раз та ситуация, когда «дело не в тебе, а во мне». Это не отговорка, просто я тебе совершенно не подхожу. Я буду лишней рядом с тобой на всех уровнях, начиная с поверхностного. Не так сложно представить все эти обсуждения того, какое носатое страшилище нашел себе Марат Майоров.
– Нашла о чем думать, – поморщился Марат. – Во-первых, мне плевать. Во-вторых, мне плевать. Ну а в-третьих, не стоит преувеличивать публичное внимание, которое я получаю. Нет скандала – нет внимания, а ты не скандал. Даже у популярных артистов не торчит по журналисту из каждой форточки. Если тебя тяготит внимание, я не буду таскать тебя на тусовки, мне не принципиально.
– Это лишь верхушка айсберга. Ты не знаешь всего обо мне, не понимаешь, что во мне очень много такого, чего ты не готов принять.
– Ну, я готов принять вот это, – усмехнулся Марат. – По-моему, уже много. Доказательство того, как серьезно я настроен.
– Вот это – что?
– Твое стремление анализировать меня, себя и весь белый свет. Я понимаю, почему ты делаешь это и всегда будешь делать. Я готов не особо возмущаться, даже если ты бьешь мимо кассы, вот как сейчас.
Она прикрывалась менее важными причинами, Марат видел это. Ее что-то по-настоящему тяготило, но она никак не могла решиться на признание. Полина надеялась, что он поддастся гордыне и сольется на первом же возражении. А он не собирался подыгрывать, происходящее все больше интриговало его. Он хотел узнать правду.
Полина молчала несколько минут. Она отвернулась от Марата, рассматривала только кусты, покрытые небольшими неоновыми цветами – розовыми и желтыми. Потом она все же заговорила.
– Когда ты понял, что хочешь стать артистом?
– Не помню… Да и не было, по-моему, какого-то конкретного момента. Само собой сложилось. А что?
– У меня такой «конкретный момент» был. Мне исполнилось лет десять, когда над нами поселилась молодая пара с ребенком. Младенцем. Проблемные соседи, как говорила моя мать.
Марату было несложно представить то, о чем она говорила. Что он, не жил так же, как все? До появления собственного загородного коттеджа у него тоже была квартира в панельном доме. Такая, где стены как будто из бумаги, и ты слышишь куда больше, чем хотелось бы. Жизнь соседей как аудиоспектакль. И твоя для них – тоже, неловко, но неизбежно.
Он мог представить и маленькую Полину – худенькую
Поэтому Полина знала о жизни соседей больше, чем ее родители. Она слышала каждый крик, каждый удар, споры и оскорбления – и постоянный плач младенца. Ребенок был беспокойным, он и так часто рыдал, просто обычно мать старалась поскорее его угомонить. Но когда начиналась ссора с мужем, она забывала обо всем на свете, и младенец мог заливаться криком часами, никому не было дела.
Этот звук тревожил Полину. Вопли взрослых и удары тоже не оставляли ее равнодушной, однако именно младенческий крик ввинчивался в сознание, не давал покоя ни днем, ни ночью. Она не молчала, рассказывала обо всем родителям, да они и сами многое слышали – как и другие соседи. Они пытались ругаться с буйной парой, даже полицию несколько раз вызывали. Это ни к чему не привело: проверки показывали, что родители ответственные, не алкоголики, работают, за младенцем ухаживают. А что скандалят и дерутся… Ну, какая семья без ссор? Драки же вообще оставались недоказанными.
Полине было сказано угомониться и не лезть. Теперь, когда она пыталась что-то объяснить, родители злились и прикрикивали на нее. От буйных соседей устали все, но смирились с ними, как со стихийным бедствием. Она тоже пыталась смириться, закрывая уши руками в моменты самого громкого плача сверху.
А однажды Полина вернулась из школы и обнаружила, что возле подъезда стоит одна машина «Скорой» и две машины полиции. «Скорая» очень быстро уехала, так никого и не забрав. Полиция оставалась внутри. Дверь в соседскую квартиру была открыта – Полина специально сходила и проверила. Оттуда доносились отчаянные женские рыдания и злые мужские голоса.
Потом Полину перехватила мать, нервная и испуганная, накричала на нее, велела не выходить из комнаты. Всю правду маленькая девочка узнала только через несколько дней. В порыве очередной ссоры отец семейства, взбешенный непрекращающимся плачем младенца, попытался успокоить малыша по-своему. Встряхнул, как он сказал. Просто встряхнул. Но этого оказалось достаточно, чтобы хрупкие шейные позвонки разомкнулись.
Ребенка похоронили. Отца, как говорили соседи, посадили. Мать, почему-то оставшаяся свободной, переехала. Наверху стало тихо, так считали все – кроме Полины. Она продолжала слышать отчаянный крик младенца, будто упрекающий ее за то, что она не пошла и не спасла.
– Тогда я и почувствовала, что полагаться могу только на себя, – признала Полина. – Если просят о помощи, помочь должна я, а не перекладывать это на кого-то другого. Я и сейчас его слышу… этот плач. Иногда, по ночам в основном, когда сильно устаю. Он как будто напоминает, что я могу сделать больше – и должна. Поэтому работа всегда будет важна для меня, всегда по-своему на первом месте. Я не смогу перестать работать и стать домохозяйкой, никакой любви для этого не будет достаточно. Это, знаешь… словно постоянно бежать, понимая, что не сможешь остановиться.