Море, море
Шрифт:
Фактически прошло не так уж много времени. Я перестал пить. Вообще-то я виски терпеть не могу. Я обошел весь дом, заглянул во все комнаты. Даже влез на чердак и осмотрел дырку в крыше. Тут все еще было очень сыро. Гилберт и Лиззи подставили под дырку два ведра. Оба были полны до краев. Я не стал их трогать. Я облазил весь дом, словно искал что-то, и всюду носил с собой письмо Хартли. Наконец я повалился на постель и стал вскрывать конверт, как ребенок, дождавшийся возможности без помехи насладиться подарком. Закончить мою игру в надежды меня побудила мысль, что, если мне предстоит увезти Хартли, нужно заказать такси теперь же. И тут я неистово заторопился — вдруг я уже упустил время?
Меня
«Дорогой Чарльз!
Мы были бы очень рады, если бы ты зашел к нам на чашку чаю. Хорошо бы в пятницу в четыре часа. Если неудобно — дай знать. Надеюсь, что ты сможешь прийти.
С сердечным приветом Мэри Фич».
Послание это ошеломило меня, я просто не знал, как к нему отнестись. Хорошо оно или плохо? Предложение свидеться, но «с нами». Если Хартли не хочет, чтобы я что-то предпринял, ей и самой лучше было бы ничего не предпринимать. Однако же вот письмо. Что оно значит, каков его подспудный смысл? Пятница — это завтра.
Я посмотрел на письмо, дрожа, краснея, и пытался понять его. Через какое-то время до меня дошло, что оно вообще не от Хартли. Подписано «Мэри Фич». Она написала не от себя. Оно написано на глазах у мужа, возможно даже под его диктовку. Ну, а это что значит? Сама ли она исхитрилась внушить ему желание пригласить меня в гости? Но как ей это удалось и на что она рассчитывает? Неужели уговорила Бена только для того, чтобы повидать меня, увидеть мое лицо? А когда я приду, даст она мне понять, чего ждет от меня? А может, это и вовсе ловушка, страшная месть, в которой ее заставили участвовать? Если Бен винит меня в смерти Титуса, он теперь, наверно, совсем обезумел — и от собственного раскаяния, и от злобы на меня. Теперь-то он понял, как любил Титуса, и, возможно, находит облегчение лишь в том, чтобы ощущать, как ненавидит меня. Я ведь и сам после смерти Титуса искал облегчения, во всем обвиняя Бена. Ну что ж, даже если это ловушка, я не отступлю.
Я все смотрел на письмо, вертел его и так и сяк, даже поглядел на свет. Назначенное время подверглось изменению. Сначала было написано шесть часов, потом переправлено на четыре. Тут напрашивалась догадка. Под диктовку Бена, под его взглядом, она написала шесть, а потом, уже вкладывая бумагу в конверт, наспех переправила шесть на четыре, зная, что в четыре Бена не будет дома. Может, он отлучится за чем-нибудь или за кем-нибудь, нужным для ловушки? Так что она, выходит, все же будет одна? И бросится мне на шею, как в тот вечер, когда убежала потом и бродила по скалам, потому что боялась Бена, боялась к нему вернуться, боялась остаться у меня. Пришла же она тогда по собственному почину. Это ли не доказательство?
Потом я подумал, ну, а если она окажется одна и скажет «Увези меня», мне же понадобится машина. Опять растерянность, опять беда и надежда пополам со страхом, когда я вообразил, как получится ужасно, если машина будет, а Хартли — нет: эмблема спасения при отсутствии принцессы, которую надо спасать. Все же я решил ввериться надежде и планы строить соответственно, а потому позвонил таксисту и попросил его завтра ждать меня у церкви начиная с четырех часов. После этого я почувствовал себя намного лучше, словно и впрямь повысил свои шансы.
Был уже десятый час. Я решил, что пора ложиться. Я выпил вина, поел хлеба с медом и принял снотворное. Ложась, я вспомнил, что потерял Джеймса. И теперь мне подумалось, что потерял я его не в наказание за его грех, за его «изъян», как он выразился, а просто потому, что
Следующий день свелся к простой задаче — как заполнить время до четырех часов… Сперва я решил, что эта задача невыполнима и что мне грозит буйное помешательство. Но я сумел сохранить относительное спокойствие, задавая себе одно за другим всякие мелкие дела, связанные с Хартли. Я немного занялся своей внешностью, хоть в этом и была доля притворства, поскольку я не мог вообразить, что для Хартли внешний вид имеет значение, да к тому же я, когда обтрепан и неопрятен, выгляжу вполне прилично, может быть даже интереснее. Я выстирал одну из своих лучших рубашек и высушил на солнце. Вымыл голову, чтобы волосы лучше лежали. Купаться в море я перестал, но они еще были жестковатые от морской воды. Я решил собрать небольшой чемодан на случай поспешного бегства и проделал это с замиранием сердца. Когда пришло время второго завтрака, я поел, без аппетита, но из чувства долга, и не выпил ни капли спиртного.
После завтрака я обошел дом, закрыл и запер на задвижки все окна. Вылил воду из ведер на чердаке и опять поставил их под дыркой в крыше. Спустившись вниз и заглянув в красную комнату, я увидел на столе полускрытый промокашкой конверт с тем длинным письмом, которое я написал Хартли, когда Титус был еще жив, но так и не доставил по адресу, — письмо о том, как Бен пытался меня убить, и как я буду появляться «снова и снова», и как мы заживем с ней тихой жизнью вдали от всех. После признания Перри и смерти Титуса оно, конечно, устарело, я с болью осознал это и уже хотел его уничтожить, но решил сперва перечитать. Такое решение, видимо, входило в мрачную деловитость этого дня. Жаль было, что пропадут зря красноречие вступительной части и ценная информация, содержащаяся в письме, поэтому я уничтожил только последние две страницы, где речь шла о Бене и Титусе. Потом на отдельном листке я написал: «Письмо это я написал давно, но не доставил. Прочти его внимательно. Я тебя люблю, и мы будем вместе». Приписал свой номер телефона, вложил в новый конверт, заклеил и сунул в карман.
Я заблаговременно пошел в деревню со своим чемоданом и в лавке разменял чек. Купил лезвий для бритвы, а заодно крема и пудры того сорта, какой употребляла Хартли. Еще не было половины четвертого, и я не спеша побрел к церкви. Меня мутило от страха и надежды, я был готов к тому, что меня либо вырвет, либо я потеряю сознание. Такси уже было на месте — таксист сказал, что делать ему все равно нечего. Я сказал ему, пусть ждет, я приду. Он засмеялся:
— Хоть три часа ждать? Я ответил:
— Если понадобится, так и три.
Я прошел на кладбище, поглядел на могилу Молчуна и вспомнил, что собирался показать ее Титусу. Вошел в церковь, посидел, чтобы отдышаться, и вдруг испугался, как бы не опоздать, выскочил на воздух и чуть не бегом поднялся в гору. День был теплый, но ветер с моря приятно освежал.
Дойдя до их дома, я остановился перевести дух у голубой деревянной калитки с замысловатой задвижкой. Огромные розы всех цветов и оттенков сверкали на солнце. Я обнаружил, что все держу в руке чемодан, который собирался оставить в такси, и бумажный пакет с косметикой Хартли, который собирался убрать в чемодан. И тут я услышал что-то ужасное, невыносимое, от чего кровь застыла в жилах. В доме две флейты, большая и малая, в унисон играли «Зеленые рукава».