Море света
Шрифт:
Вздыхая в трубку, я проглатываю подступающий комок сожаления.
— Если ты знал, что у нее сердце Афины, почему не сказал мне об этом тогда?
— А что бы это изменило? — спрашивает отец хриплым голосом, а затем быстро вдыхает. Отец не часто курит, но я уверен, что сейчас он делает именно это. Представляю, как он стоит там, прижав телефон к одному уху, с сигаретой в руке, держась за привычку, от которой он пытался отказаться столько лет, но так и не смог. — Ты был так зол, что вряд ли это что-то изменило бы.
— А сейчас?
У меня щемит в груди, когда понимаю, что Джорни никогда не простит меня. Я не должен был позволять
— Она нужна тебе, — наконец, говорит отец, шумно выдыхая. — Атлас должен узнать ее получше.
С самого начала это было его аргументом. Я знал это. И он пытался наверстать упущенное в отношениях, которых у нас не было.
В моей голове всплывают его слова.
Я делал для вас, мальчики, все, что мог. Я никогда не давал вам всего самого лучшего.
— Это не тебе решать.
— Но все же ты приехал сюда. Ты вошел в тот бар. Ты искал ее.
Как бы мне ни хотелось накричать на него и обвинить во всем — это не его вина. Он прав. Я сам принял решение зайти в тот бар. Я решил вернуться туда снова.
— Я вижу, как вы оба привязались к ней, — добавляет отец. — И это не имеет никакого отношения к Афине.
Но разве это не так? Не отсюда ли возникла эта связь? Я думал, что знаю, как отреагирую на то, что Джорни узнает, но это… это совсем не так.
ГЛАВА 36
Зазубрина — выступающая часть крючка вблизи его острия, которая предотвращает его выпадение изо рта рыбы.
Проходит два дня, прежде чем Линкольн возвращается в Вестпорт. Без Бэара. Он находится в травматологическом центре в Анкоридже, его состояние стабильное, но его еще рано выписывать. Как рассказал мне Флетчер, у него было кровоизлияние в мозг, которое удалось остановить, разрыв селезенки из-за сломанных ребер и сильное переохлаждение. Флетчер улетел в Анкоридж на два дня, а я осталась с Атласом.
Я никогда раньше не нянчилась с ребенком, но за эти два дня я уже не представляю своей жизни без него. Он помогает мне пережить самую сильную боль от того, что, по сути, его отец использовал меня.
Дядя Линкольна привез его из Сиэтла вместе с двумя другими членами экипажа, которые были на судне в тот день. Они подъезжают к бару около трех часов дня.
Первыми из грузовика выходят члены экипажа, каждый уходит в противоположном направлении. Они выглядят примерно такими же избитыми, как Линкольн: лица в синяках, все в порезах. Когда Линкольн направляется к нам, он выглядит иначе, чем в тот вечер, когда я его впервые встретила, и в то же время такой же. Он опускает взгляд, и я не могу увидеть то, что так отчаянно хочу. Эти холодные глаза цвета морской волны. Понятия не имею, о чем он думает, а без его пугающего взгляда я не могу разгадать, собирается ли он сказать мне правду.
— Вот он! — Атлас вскакивает,
Мальчик выкрикивает все это с расстояния примерно в двадцать футов в ту же секунду, как только из дядиного грузовика появляется Линкольн.
При звуке голоса Атласа Линкольн переводит взгляд на него, и улыбается, на его лице мгновенно появляется облегчение. При виде сына он с облегчением вздыхает. И может быть, это делаю и я? Я не знаю. У меня пересыхает во рту, сердце бешено колотится в груди. Я смотрю на небо, вдыхаю свежий прохладный воздух, который одновременно жжет и успокаивает. Я могу это сделать. Могу выслушать его точку зрения, не обращая внимания на ощущение, что он использовал меня. Я… хочу этого. Потому что, когда он рядом, даже так далеко, между нами есть нечто большее, чем просто привязанность.
Слезы жгут мои глаза. Даже сейчас, когда еще Линкольн не переводит взгляд на меня, его причины, которые неизвестны мне, проносятся в моем сознании словно шторм, разрушая мою решимость найти разумное объяснение. Я хочу простить его, не зная подробностей, потому что эта реальность не имеет значения. Возможно, он знал правду все это время, но понятия не имел, как сказать. А может быть, как и я в последние дни, он притворялся, что не знает. Как и я, он обманул себя, поверив, что между нами происходит нечто большее? Что перед нами разыгрывалась судьба, а мы были просто жертвами?
Любовь ослепляет.
Атлас бежит к отцу, он так быстро перебирает ногами, как только может. Линкольн обнимает его, прижимает крошечное тельце к своей груди. Я начинаю плакать. Кохо скулит, и я смотрю на него сверху вниз. Это первый раз, когда он не погнался за Атласом, и тут я понимаю, что пес остался со мной, потому что я в нем нуждаюсь. Я едва сдерживаю слезы от облегчения, что Линкольн жив, и Атлас не потерял отца. Но также и от того, что я не потеряла его. Как бы ни было больно от его лжи, мысль о том, что его вообще не будет в моей жизни, перевешивает все остальное.
Линкольн идет ко мне, держа Атласа на руках. Он знает, что я знаю. Я вижу это по его глазам. Когда он опускает голову, я сглатываю. Смотрю на Атласа, потом снова на Линкольна.
— Нам нужно поговорить. Наедине.
Его взгляд непроницаемый. Он сглатывает, кивает и наклоняет голову в сторону пляжа. Линкольн не отрывает глаз от земли, не в силах посмотреть на меня.
— Хорошо.
Увидев нас, Пресли выходит из бара и обращается к Атласу:
— Дружище, рутбир ждет тебя!
Я улыбаюсь ей, испытывая облегчение. Линкольн опускает сына на землю и взъерошивает ему волосы.
— Я на минутку.
Атлас колеблется.
— Не уходи без меня, — говорит он Линкольну, прежде чем улыбнуться мне. — Я сейчас вернусь.
— Мы не уйдем, — заверяю я его, ласково улыбаясь. — Я только поговорю с твоим папой минутку вон там. — Указываю на кафе.
— Хорошо. — Атлас бежит к Пресли через дорогу и, оказываясь у двери, дает ей пять. — Ты приготовила мои любимые начос?
— Ага.
Мне нравится, что Атлас теперь не только часть моей жизни, но и всех остальных, кто работает в этом баре: Эверетт заключает с ним пари, Кайло обучает карточным играм, а Мэл все еще тайно планирует его брак со своею дочерью.