Море житейское
Шрифт:
А еще раз поздно вечером поплыли, заговорились и... спутали береговые огни с огнями судов на рейде, и к ним поплыли. Хватились, когда поняли, что корабли на воде - это не дома на суше. Еле-еле душа в теле выплыли.
В горы ходили.
Да, было, было. И работалось, и жилось как пелось.
ПЕРИОДЫ ЖИЗНИ
Их по-всякому считают: кто по три года, кто по семь, кто вообще по двенадцать. Я всяко примерялся - не подхожу. В начале у меня был главный период, определивший всю жизнь, - это младенчество, детство и отрочество. Здесь основание всего: характера, привычек, убеждений. Это счастье семьи, верность дружбе, безкорыстие, это родители,
Земной поклон могилке отца и мамы.
Когда нас после 56-го года стали закармливать словесами о культе, о Гулаге, о нищете, безправии, о безгласности, всеобщей запуганности, я думал: а я-то где жил, в какой стране? Почему у меня все было хорошо, даже очень? Ну да, бедно жили, но так жили все (откуда я знал, что не все), с голода не умирали, в семье царила любовь, и радостны были наши бедные застолья и вечера при трех, а потом при пяти-семилинейке. Потом и электричество, пусть только до одиннадцати. Сенокос, заготовка дров, грядки, прополка и окучивание картошки, чистка хлева, выхлопы-вание половиков, натаскивание воды из колодца для дома, для скотины, для поливки - разве это в тягость? Школьная «тимирязевка», теплицы. Постоянные кружки в школе: и тракторный, и театральный, детская, школьная и районная библиотеки, зимние соревнования и летние походы (о, наша река! наши луга и леса!), работа в лесопитомниках, дежурство на лесхозовской пожарной вышке, работа на кирпичном заводе... Какое еще счастье нужно человеку для счастья?
А дальше следует юность. Но ощущение, что у меня юности почти и не было: я был моложе одноклассников на два года, кончил школу в пятнадцать лет, а в шестнадцать уже работал на взрослой должности литсотрудника районной газеты. Через два года слесарь по ремонту, потом трехлетний период службы в армии, где тут юность? По-моему, я же и писал: «Как тяжело, когда душа в шинели, а юность перетянута ремнем».
Юность настигла меня в институте, уже в московской жизни. Да, без Москвы вряд ли бы что из меня вышло. Ее музеи, выставки, библиотеки, наш любимый вуз, его аудитории, прекрасные преподаватели, вечера, радостные осенние выезды на картошку, летом в пионерские лагеря. Концерты для детдомовцев, литобъединение «Родник», стихи и влюбленности. Еще же параллельно многотиражка на мясокомбинате, тоже особая страница.
И - отдельной строкой - женитьба на самой красивой, самой умной девушке Наде.
Потом... ну потом телевидение, знаменитая 4-я программа с осени 67-го. Был редактором дискуссионного клуба. О предварительной записи понятия не имели, всегда шли в прямой эфир. Мои симпатии уже не колебались, еще в вузе ездил на конференции в ИМЛИ. Вначале по просьбе ученого инвалида Ю. А. Филипьева, которого на коляске выкатывал на прогулку по аллеям Воробьевых гор (книга «Сигналы эстетической информации»), потом и сам стремился слушать умных людей. Приглашал Вадима Кожинова, Петра Палиевского. С другой стороны были Данин, Рунин, Пекелис. Других забыл.
Очень много писал пьес и сценариев, зарабатывал на кооператив, так как жили в крохотной комнатке с родителями жены. Писал круглосуточно. Помногу сидел в исторической библиотеке в Старосадском переулке. Это тоже было писательством, к сожалению, провалившимся в черную дыру телеэкрана. Потом попытка уйти на вольные хлеба. Не получилось - бедность, непечатание. Потом, четыре года, издательство «Современник». Первая книга. Уход (снова в бедность) из штата на шесть лет до назначения главным редактором журнала. Журнал испортил зрение, измочалил, но что-то же и сделать в нем удалось. Потом, ни с того, ни сего всякие посты, которых никогда не желал: секретарство, и в Московской писательской организации и вообще - олимпийская высота - в СП СССР. Вначале оно, может, и тешило, но потом взыскивало платы здоровьем, бедностью. Желал известности? А что она? Это арифметика. Я знаю сто человек, а меня знает тысяча, вот и все.
Это были даже не периоды, как-то не вспоминаются они. Может быть, больше давали друзья, поездки по стране и на родину, книги и, конечно, работа, работа, работа. над чужими рукописями. В журнале я понял грустное правило: ты автору друг до его публикации и ты враг навсегда, если рукопись отклоняешь. А отклонять приходилось девять рукописей из десяти.
Особый раздел жизни - поездки. «Благослови, Господи, вхождения и исхождения», отъезды и приезды, вылеты и прилеты, отплытия и при-плытия. Посчитал как-то, что я больше трех лет прожил в поездах, не менее полугода в самолетах, так же и на кораблях. Да и пешком топал и топал. Если во время Великорецкого Крестного хода идешь каждый день часов шестнадцать, то и идешь непрерывно трое суток. За десять лет тридцать, за двадцать шестьдесят. «Ваше любимое занятие?» - спрашивали модные в 50-60-е годы анкеты. Я честно отвечал: «Ходить пешком». И не хотелось бы запеть невеселую частушку: «Отходили (оттоп-тались) мои ноженьки, отпел мой голосок, а теперя темной ноченькой не сплю на волосок».
Мысленно озираю карты, и страны СССР и мира. Карты географические, политические, не игральные. Любимое было занятие - их рассматривать. Играли в страны, города, реки, моря, озера, рвались сердчишками в дальние пределы, где знойные пустыни, вулканы, горы под снежными вершинами, чудовище озера Лох-Несс, джунгли, Арктика и Антарктида. Писал задачи на жизнь лет в 10-12: «Побывать на Северном и Южном полюсе», а вот не побывал, обманул ожидания отрочества. Но поездил, Боже мой, сколько же ездил. Весь Союз: от Кенигсберга до Камчатки, от Североморска до Крыма (весь исходил), Урал, Сибирь, вся Европейская Россия...нет сил перечислять все города и веси, где вольно или невольно бывал, живал, вспоминал потом.
Выделяю для себя три главные части жизни, которые даже были одновременны, они очень много дали для спасения души, для трудов, это: двадцать лет участия в Великорецком Крестном ходе, одиннадцать поездок на Святую землю, поездки на Синай, вообще на Ближний Восток, Сирия, Иран, Иордания, Египет, Тунис. Изъездил и всю Европу, но она дала мне гораздо меньше, чем Ближний Восток. А вот Монголия и Япония - это страны, у которых надо многому учиться.
Счастлив сбывшейся, опять же детской, мечте - стать моряком. Да, это было со мной - пятикратно стоял под ветрами и звездами на верхней палубе и приближался к Святой земле. День и ночь охраняли дельфины.
Особо выделю преподавание в Духовной академии. Не я что-то давал студентам, а они мне. И незабвенная библиотека Академии. Красавицы Лидия Ивановна и Вера Николаевна.
И пеший ход в Лавру после октябрьского расстрела Верховного Совета.
АЛЕКСЕЙ ВАНИН
Актер Алексей Ванин по сути никогда не был актером, занимался вольной борьбой. По всем статьям подходил. Большущий, сплошные мускулы и одновременно веселый, общительный, начитанный. Завоевал звание чемпиона мира по вольной борьбе. И о нем написали сценарий «Чемпион мира». И его снимали в роли чемпиона мира. И он, получается, играл самого себя. То есть не играл, повторял прожитое. Он говорил: «Я когда увидел себя на экране, я так хохотал! Мне казалось, что это не я».
Фильм Шукшина (оба алтайцы) «Калина красная» держится в нравственном смысле образом Петра, брата Любы Байкаловой. Роль играет Алексей Ванин. Не бывший зек Егор Прокудин, никак не решающийся встретиться с матерью, а именно герой Ванина, сильный, спокойный в своей народной правоте, держит уровень русской жизни. Именно он сметает с причала на своем грузовике эту нечисть, эту шпану, убивающую человека, решившего жить нормальной жизнью. Выныривает, садится на кабину затонувшей среди реки машины, и видно, что уверен: он свершил нужное дело, а уж как к этому отнесутся всякие власти - это дело десятое. Кинооператор картины Анатолий Заболоцкий рассказывал, что актер заныривал в кабину утонувшей машины и по команде (дергали за леску) выныривал оттуда несколько раз.