Море житейское
Шрифт:
НОЧЬ С АКТРИСОЙ
На репетиции актриса говорит автору пьесы: «Муж уехал, сегодня все у меня, я же рядом живу. Идемте», - предлагает она и уверена - автор не откажется. Она же чувствует, что нравится ему. И труппа это видит.
Она, например, может капризно сказать: «Милый драматург, у меня вот это место ну никак не проговаривается, а? Подумайте, милый». Он наутро приносит ей два-три варианта этого места.
После репетиции все вваливаются к ней. Стены в шаржах, в росписях. Картины сюрреалистические. Среди них одинокая икона. Столы сдвинуты.
Квартира заполнена звоном стекла, звяканьем посуды, музыкой. Кто-то уже и напился. Кто-то, надорвавшись в трудах на сцене, отдыхает, положив на стол голову. Крики, анекдоты. «Илюха сидит между выходами, голову зажал и по системе Станиславского пребывает в образе: “Я комиссар, я комиссар”.
– Я говорю: “Еврей ты, а не комиссар”. А он: “Это одно и то же”».
Всем хорошо.
Кроме автора. Скоро полночь. Надо ехать. Ох, надо. Жена никогда не уснет, пока его нет. Автор видит, что веселье еще только начинается. Телефон не умолкает. Известие о пирушке радует московских актеров, и в застолье вскоре ожидаются пополнения. И людские, и пищевые, и питьевые. Автор потихоньку уходит.
Самое интересное, что на дневной репетиции, проходя около него, актриса наклоняется к его уху и интимно спрашивает: «Тебе было хорошо со мной? Да? Я от тебя в восторге!» Идет дальше.
Потрясенный автор даже не успевает, да и не смеет сказать ей, что он же ушел вчера, ушел. Но она уверена, что он ночевал именно у нее и именно с ней. И об этом, кстати, знает вся труппа. Режиссер сидит рядом, поворачивается и одобрительно показывает большой палец: «Орел!»
Актриса играет мизансцену, глядит в текст, зевает:
– Ой, как тут длинно, ой, мне это не выучить. Это надо сократить.
В АКТЕРСКОМ БУФЕТЕ
Сидит в буфете за кулисами еще не старый, очень знаменитый актер. С ним за столиком четыре женщины: первая жена, вторая, та, с которой сейчас живет, и четвертая, любовница, с которой сегодня ночевал. И все жены эту любовницу допрашивают. Спал он с ней, не спал, это никого не интересует, всех их (а они все Леню любят) волнует его здоровье. Ему плохо. Держится за сердце, за желудок, за печень, за голову. Виновато поглядывает на первую жену. Первая и вторая жена поглядывают на третью мстительно и насмешливо: увела мужа, получай то же. Им главное: что ели, что пили, поспал ли он, это важно: у него сегодня съемка, озвучивание, вечером спектакль. «Небось коньяком поила?» Любовница признается - был и коньяк. Ей впору заплакать, но это напрасно: все они актрисы, все знают, как пустить в ход слезоточивые железы. «Небось и уксус в салат лила? И перчила? Остренького ему всегда хотелось, - говорит первая и горько и нежно упрекает его: - Тебе же нельзя. Что же ты, решил в четвертый заход, а? Не надоело?» - «Четвертый брак не регистрируют», - замечает третья. Она больше всех ненавидит любовницу.
Вторая жена совершенно безразлична к любовнице, но она не только бывшая жена, но и председатель месткома театра, говорит, что талант не жене принадлежит, не любовницам, а народу. «Да, так! А ты его спаиваешь! Жениться обещал? Первый раз спали? Или уже было? На гастролях?»
Бедная любовница, блондинка, вся судьба которой в руках бывших жен, не смеет даже устремить на артиста свой взор, думает: «Милый, скажи этим стервам, как ты о них мне ночью говорил!»
«Да уходи он хоть сейчас!
– надменно говорит третья жена.
– Барахло свое, все имущество он в предыдущих квартирах (она выделяет это) оставил. Да я и не гонюсь за барахлом. Я его спасала».
«От кого?
– взвивается вторая.
– От чего? А справку он тебе принес, что сифилис не подцепил?»
«Может, у нее что помоднее? А, милочка?
– сурово спрашивает первая.
– Закуривает.
– Дадим тебе поиграть “кушать подано”. На будущее запомни: спать нужно не со знаменитостью, видишь, у него уже язва, а с нужным мужиком. Под режиссера тебе уже не лечь, он импотент, а в кино, я знаю, ты пробуешься, там режиссер педераст, так что сиди и не дергайся. Леня, пей кефир».
Актеру пора на озвучивание. Его эскортирует первая жена. Он садится в престижную иномарку. Из окна вестибюля смотрит любовница. Ах, как они мчались на этом автомобиле ночью, как рассекали пространство. К ней, на родительскую дачу, как почтителен был офицер ГАИ, остановивший знаменитость, ах, что теперь!
Первая жена сует ему сердечные и желудочные лекарства.
«Леничка, ты вышел в люди, - говорит она, - зачем тебе теперь еврейка? Тебе нужна русская жена. Она и мать и нянька, она все вынесет».
У служебного подъезда театра, на ветру, на холоде умирают от ожидания счастья увидеть своего кумира молоденькие дурочки. Бедные пташки. В актерском обиходе их называют «телки». Актер коротко взглядывает на них, замечает: есть очень хорошенькие. Но говорит себе: «Не торопись, вначале выздоровей».
РАЗГОВОРЫ В ОЧЕРЕДИ
В поликлинике к врачу очередь для ветеранов, значит, очень медленная. Врачи с ними не церемонятся. Сидят ветераны часами.
– Чего теперь скулить?
– говорит старик в кителе, - нет страны. Страны нет, а вы еще за нее, за пустоту цепляетесь. Мы нужны сейчас для того, чтобы с нас последнюю шкуру драть. Я в своем - в своем!
– доме три бревна нижних сменил, те уже пропали, приходят: кто разрешил? Я сам. Ах, сам! А где проектная документация, где подписи, согласования? Все процедуры пройдите, иначе штраф. А проект - заплати двадцать тысяч, согласование еще десять. А штраф пятьдесят. А ты иди, пройди эти процедуры, свихнешься.
– Да кому мы вообще нужны?
– поддерживает старуха.
– Хоть тут посидим среди своих. А придешь к ним, рот не успеешь открыть, сразу: а чего вы хотите, возраст. Мол, чего до сих не в яме?
У старух, старик тут один, трудового стажа лет по пятьдесят-шестьдесят, пенсии у всех ничтожны. Их же еще и внуки грабят. Но старухи как раз для внуков все готовы отдать, и на жизнь не жалуются. Но они ошарашены переменами в том смысле: как же это - жили-жили, оказывается, надо все свергнуть, все осмеять, все оплевать, обозвать их совками и выкинуть на свалку. То есть государство убивает тех, кто его созидал, защищал. И как в насмешку делают льготным образом зубные протезы. Ставят на очередь вперед на три-четыре года. Попробуй доживи. Это длинная песня. И сам процесс замены своих, пропавших зубов на искусственные у иных по полгода, по году. Залечить плохие, удалить безнадежные, подождать, потом слепки, потом всякие примерки. Кто уже и умер без зубов.