Море житейское
Шрифт:
А Господь: - А Я не отпускаю!
Тут-то страшно.
НИКОЛАЙ СЕРБСКИЙ сравнивал происшедшее в России со Всемирным потопом. И он же: «Надежда и Запада и Востока только на Россию».
СТАРИК У ПЕРЕКРЕСТКА, долго ожидая зеленый светофор: «А вот убрать эти дымогарки, убрать вообще машины, и что? И пойдут пешком и спасутся. Жить будут - будь здоров! Лошадка в хлеву, коровка. (Проникаясь доверием): Отца за двух лошадей раскулачили, а тут парень-амбал девку везет, и у него пятьдесят лошадиных сил, это как? Небось, его дед моего отца и раскулачивал».
ПЬЯНЫЙ МНЕ с обидой: «Я хотел их посмешить, а они
Он же: «Я за ней приударял, ты понял, да? Говорю: “Я старше коня Буденного, но не верблюда”. Каково? Говорит: “Буду слона искать”. Понял, да? О, она с юмором. От меня научилась».
У МОНТЕНЯ: «ТАК как наш ум укрепляется общением с умами сильными и ясными, нельзя и представить себе, как много он теряет, как опошляется в каждодневном соприкосновении и общением с умами низменными и ущербными. Это самая гибельная зараза».
В ТОН ЕМУ: Если кто-то говорит как по писаному, а книги его средненькие, значит, нахватался ума опять же из книг. Не из своих.
СКОЛЬКО БЫЛО молодых, подававших надежды писателей, легион. Сколько прокукарекало, заявило о себе, и довольно успешно, сколько... остановимся. А дальше? Кто спился, кто обозлился, кто вышел в издательские, журнальные начальники и успешно стал тиранить пишущих. Почему? Да потому что молодых тянули, хвалили, продвигали. Тянули за волосы, хвалили авансом, продвигали себе подобных. Надо было обязательно поддерживать, но все время напоминать, что пределов для совершенства нет. И что никогда никому не написать ничего подобного Евангелию. А один мой современник всерьез (!) говорил, что по его книгам учатся, «как по Евангелию».
Правило «топить котят, пока они слепые», тоже не всегда верное. Кто-то, плохо начав, развивается, кто-то, ярко блеснув, гаснет. А утопят первого.
НЕБО ТАКОЕ спокойное, что кажется - жить и можно и нужно. И по нему ямбы, хореи летают, октавы несутся вослед, летают и тяжко вздыхают: когда нас поймает поэт? За хвост.
В РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ главное содержание. Так думаю. А навязшее в зубах правило единства формы и содержания тоже условно. Куда она денется, форма, когда нужно выразить верную, нужную мысль. Если мысли нет, то любое выдрючивание, изысканность стиля, всякая плетение амбивалентности, текста, контекста, надтекста, упражнений в рифмовке, всякая верлибристика-маньеристика уйдет, оставив только пену. И, увы, именно в этой серой пене копошатся и пузырятся исследователи. И находят какое-то что-то нечто.
– «Привычное дело»? Ну что тут такого, - скажут, -ну что это? Жил Иван, работал, воевал, детей нарожал, жену похоронил, что такого? Где хорал мысли, многовекторность, оркестровка идеи?
Да, Белов пень-клубу - кость в горле.
ВЯТСКИЕ ЛЮДИ - это, в шутку говорю, русские евреи. Во-первых, они везде, во-вторых, они везде начальники, в-третьих, они помогают друг другу.
И это не шутка. Вятское землячество самое мощное в Москве. Это понятно: Москва стоит на земле вятичей. Досадно, что земляки московские не поняли заголовка моей повести-стенограммы «Мы не люди, мы -вятские». А чего обижаться? Кто бы еще так мог назвать, если б не был вятским? То есть: все думают, что я умный, а на самом деле... так оно и есть. Да и вспомнит века минувшие: обедают господа, а что-то не доели: «Ну, это в людскую».
В ДЕТСТВЕ ДОЧЕРИ. Игры в классики. Прыгают по расчерченному мелом асфальту. Биточка - баночка из-под ваксы. «На тоненьких живем!» То есть можно чуть-чуточку приступить черту. Ответ: «Хлюзда долго не живет!» То есть тот, кто ищет судьбу полегче.
ГОРДОСТЬ ПОЭТА от того, что актриса знаменитая, западная, уже не молодая, в гостях на даче у него ошарашила русского шнапса, разделась и залезла на стол. И он (не стол, а поэт) это в интервью сообщает. Как очень значительный факт своей творческой биографии. Еще об одной знакомой, знаменитой поэтессе: когда волновалась, ела много мороженого и запивала пивом. О модных джинсах, чулках со стрелками, магнитофоне «грюндиг», джазе, считавшихся культурой в то время, когда сселялись деревни, убивались земли, вырубались леса.
Но ведь то же бывало и раньше. В Гражданскую, при расстрелах, в голод и холод Лиля Брик купалась в молоке, и в Отечественную кто-то обжирался, а кто-то умирал с голоду. Господи, все они уже т а м. Но кто где именно?
ПЕРЕСТРАХОВКА, «ЛУЧШЕ перебдеть, чем недобдеть» считается усердием и не наказывается, тогда как это надо считать трусостью. У издателей считалось нормой советовать автору сказать то, что он сказал, как-то иначе, спрятать мысль, чтобы пройти цензуру. И прятали так, что и концов не находили. Дипломаты вообще дошли, оказывается, язык им дается для того, чтобы скрывать свои мысли. Я наивно полагал, что он для их выражения.
«КИНОМЕХАНИК ЗВЕРЕВ принял “озверину” и прыгает сквозь горящую картину» (детский конферанс). «Внимание! Танец зеленой лягушки!»
«ТЫ ПОЧЕМУ на каблуках? Тяжело же! А спина? А поясница? Не девочка уже».
– «То-то и оно. Держаться надо. Каблуки снимешь - сойдешь с дистанции».
САМОЕ ЗМЕИНОЕ место между обрывом и рекой. Ходить побаивался, хотя ходил босиком. Надо было палочкой постукивать. А торопился. И вот она - змея! Да большая, да в восьмерку свитая. Да рядом. Из меня вырвался крик. И потом я долго анализировал его. Это был не мой голос. Это был вообще не человеческий голос. Но и не звериный. Что-то страшно первобытное было в нем. Конечно, в нем был и испуг, но была и угроза. Змея стремительно развилась и исчезла.
ЖАРКО. ПАЛОМНИЦА: «Кусаю на ходу огурец свежий, кусаю: соленый. Вроде с парника. Что такое? А, думаю, в газете писали: идут соленые дожди».
– «Да это у тебя пот со лба льется».
– «Да, пожалуй что».
– ЧТОБЫ КЛЕЙМИТЬ поэта, ты будешь пить и злеть. А я тебя за это жалеть, жалеть, жалеть.
– ДА, ДЕВКИ, уехал дорогой мой человек.
– С вещами?
ЕДУ К ЮГУ. Снега, снега. Истончаются. Лес уже без снега, потемнел. За Рязанью проталины. Мысль: утром проснусь, а за окном земля. И тоже русская.
Однажды, смешно даже, вернулся из Костромы и сразу уехал в Калугу. Выхожу перед аудиторий: «И вот здесь, на этой святой костромской земле...» Из-за кулис поправляют: «Здесь Калуга, Калуга!». Спасла народная песня: «А ну-ка, дай жизни, Калуга, ходи веселей, Кострома!» А по большому счету, что там Россия, что здесь, что там она свята, что везде.
СТРАШНЫЙ СУД неотвратим, но отодвинуть его можно. Молись. Уж куда проще: молись. И помни сказанное до тебя и без тебя: в Боге постижимо только то, что Он непостижим. И не постигай, а люби и бойся. Дух не рабства, сыновности.