Море зовет
Шрифт:
— Это ужасно, что вам приходится выносить, — слушая меня, восклицает по временам Амелия, лицо ее становится печальным, будя во мне доброе чувство к ней. — Бедный мой брат!..
Гаснет закат, меркнет море, словно линяя, на небе робко загораются звезды.
Амелия снимает с своей груди розы, выбирает лучшую, подает ее мне, говоря:
— От всего сердца.
— Такого же яркого, как этот цветок, — добавляю я, принимая подарок.
Амелия светло улыбается.
— По описанию Билля, я думала, что вы совсем
— Нет, я еще поживу.
— Очень рада за вас.
Помолчав, она говорит, играя оставшимися у нее розами:
— О, если бы только письмо от Билля пришло на три дня раньше…
— То? — спрашиваю я.
— Ничего… Жизнь моя могла бы сложиться по-другому…
Последние ее слова, скрытый смысл которых для меня ясен, окрыляют меня, и ко мне снова возвращаются бодрость и вера в себя.
Кругом безлюдье и тишина. В море загораются огни рыбачьих лодок, вспыхивает маяк, посылая радость возвращающимся морякам, приветно извещая их о близости земли. Весь город залит мерцающими огнями, над ним, раздвинув тьму, висит матовый отсвет.
Амелия становится веселее, сочный голос ее вздрагивает. Рассказывая мне что-то о театре и своей подруге, она смеется, и серебряная трель ее смеха удивительно гармонирует с тихими всплесками волн.
— Брат мой уверен, что я уже вышла замуж за вас. Он вас очень хвалит. Жаль, что я не захватила с собой письма: в нем вы прочитали бы о себе целую повесть. Между прочим, он сообщает, что когда вы лежали в обмороке, то будто бы произносили мое имя и назвали меня любимой… Правда это?
Мне хочется крикнуть, что все это правда, что она и теперь для меня, как солнечная сказка, но признаться в этом стыдно и, кроме того, досадно, что она задает мне такой вопрос. Я отвечаю с напускной холодностью:
— Может быть… Не помню…
— Какой вы серьезный! Я хотела бы, чтобы мы остались друзьями. Понимаете? На всю жизнь друзьями…
— Почему же нам быть врагами? Делить нам нечего. Все разделено, все поставлено на свое место.
— Вы ужасно злой человек!
Неясная черта горизонта загорается ярким заревом, а через минуту-другую, гася мелкие звезды, медленно поднимается полная луна, протягивая к нам широкую, словно усыпанную серебряной чешуей, полосу отражения. Воздух становится синим, далекие здания города и извилистый берег принимают более четкие контуры.
Мы долго молчим, глядя на просветленную ширь моря.
— Ну что же, вы довольны своей судьбой? — спрашиваю наконец я, тяготясь нашим молчанием.
Метнув на меня недовольный взгляд, Амелия быстро отвечает:
— О, конечно!.. Муж меня боготворит. Так едва ли кто может любить. Он для меня не задумается сделать что угодно, хотя бы преступление, хотя бы это грозило его собственной жизни…
— А вы его?
— Само собой разумеется, что он не остается без ответа. Его нельзя не любить. Это удивительный человек! Смелый, прямой и красавец! Для меня мучительны те часы, когда он находится на службе. Ах, как хорошо быть постоянно вместе с любимым человеком!
Закинув вверх руки, Амелия поправляет пушистые волосы, необыкновенно привлекательная в сиянии луны.
— Нам пора идти, — подавленно говорю я, чувствуя зависть к своему сопернику.
— Да, пора, — отвечает она с обидой в голосе.
Но мы продолжаем сидеть, словно пригвожденные к берегу.
— Я была знакома со многими мужчинами. Некоторые из них мне очень нравились. Но теперь все они кажутся мне ничтожными в сравнении с моим мужем…
Мне показалось, что она издевается надо мною, издевается над моими лучшими чувствами и над тем, что пришлось пережить из-за нее. Поднявшись, я приближаюсь к ней и сурово спрашиваю:
— Неужели в сравнении с вашим мужем все мужчины — ничтожество?
Она тоже встает, выпрямляется и, нахмурив брови, похожие теперь на раскинутые крылья чайки, смотрит на меня в упор, упрямо повторяя:
— Все, все!.. И я презираю их теперь!
Я крепко схватил Амелию за руки, настолько взбешенный, что готов был швырнуть ее в море.
— И меня в том числе?
— Пустите! Больно! — вскрикнула она, тщетно вырываясь.
— Отвечайте!
— Антон! Милый, какой вы сильный!..
Амелия запрокинула голову, прикрыв ресницами глаза, словно стыдясь лунного света.
Я обхватил ее за талию, привлек к себе, близко заглянул в лицо, ощущая ее дыхание и трепет вздрагивающего тела…
Пустынное, в блеске высоко поднявшейся луны, море сладко дремлет, безмятежно раскинувшись, счастливо излучаясь, словно от красивых сновидений. Занимается заря, разливаясь по краю неба узкой розоватой полосой. В предрассветном воздухе — бодрящая свежесть. Всюду разлита торжественная тишина. Только у самого берега, вдоль которого, возвращаясь в город, мы идем с Амелией, пенистые волны, похожие на взбитые сливки, выкатываясь на отмель, безумолчно мурлычут, как обласканный кот, свою мелодичную песню.
Во всем теле у меня усталость, но на душе легко и отрадно: музыкой переливаются неясные чувства, реют неуловимые мысли, точно светлячки в жаркие тропические ночи.
— Дальше не нужно провожать, — останавливается Амелия, когда мы приблизились к городу.
— Хорошо, — соглашаюсь я, глядя на нее, утомленную, но счастливо улыбающуюся.
Прощаясь, она бросается мне на шею и шепчет:
— Если бы вы только знали, как мне не хочется возвращаться к мужу!.. Я терпеть его не могу! Милый! Почему вы тогда ни разу не схватили меня так сильно, как теперь? Почему вы тогда заговорили о тюрьме? Ведь могло бы выйти все по-иному. Мы родились с вами друг для друга… Но об этом после… Завтра я приду к вам на то же место… Ждите…