Море. Корабли. Девушка
Шрифт:
Задорожный повел похудевший караван дальше.
Мы подошли к трехэтажному зданию из светлого кирпича, стоящему прямо на берегу моря.
– Это наше научно-исследовательское подразделение, – сказал Задорожный. – Тут находится диспетчерский пульт проведения испытаний и лаборатории. Можете высказывать свои пожелания, где хотите работать. Постараемся учесть.
Кто-то сразу назвал профильные дисциплины, с которыми хотел бы ознакомиться на практике, но остальные помалкивали, не представляя толком, что их ждет.
– А вы не знаете, где работает офицер Островский? – решившись, спросила я.
– Валерий Валерьевич? Как же, прекрасно знаю, это мой начальник. Вы хотите к нему, в акустическую лабораторию? С удовольствием возьмем симпатичных девчат!
Мои подружки посмотрели на меня с удивлением и уважением: когда это я успела разведать фамилии местных начальников?
Задорожный подвел нас к вахте. У нас еще раз спросили паспорта, проверили по списку и, наконец, пропустили по одному через турникет.
Мы прошли внутрь здания и поднялись на второй этаж. В длинный коридор выходило множество железных дверей. На каждой был установлен цифровой замок. У одной двери мичман остановился и набрал пальцами известный ему код. Дверь подалась, и мы вошли в просторную комнату. Часть ее занимала какая-то аппаратура, часть – обычные канцелярские столы, всего три. За одним из столов, спиной к двери, сидел офицер.
– Это и есть акустическая лаборатория кавторанга Островского, – сообщил Иван, – кто тут желал бросить якорь?
Я, Тишка и Элька следом выступили вперед.
Офицер, сидевший за столом, встал, слегка улыбнулся и шагнул нам навстречу. Был он низенький и плотный. Кожа его мясистой шеи нависала складкой над тугим воротничком форменной рубашки.
Взгляд его, какой-то бегающий, опасливый, был неуловим.
Вот, значит, каков мой отец. По сравнению с рослым стройным Задорожным он казался просто пеньком. Голос крови молчал. Я не чувствовала ни радости, ни тяготения к этому человеку. Безразличие и тоска сковали меня.
– Товарищ капитан третьего ранга, привел к нам рабочую силу, – доложил хозяину комнаты Задорожный.
Глаза низенького офицера перестали метаться и загорелись неопределенным светом.
– Значит, девчата рвутся в бой. – Офицер пожевал губами. – А что, ребята не желают к нам?
Парни загомонили, что тоже не против, но я громко задала свой главный вопрос, перекрывая шум.
– Вы капитан Островский? – выступила я.
– Нет, – удивленно отозвался офицер. – Кавторанг Островский в командировке. Извините, не представился: капитан третьего ранга Серов Анатолий Сергеевич.
Непонятная тоска, минуту назад охватившая меня, тотчас отпустила. Этот пузатик совсем не страшен, даже приятен. Но как хорошо, что он не мой отец. Однако мне было необходимо остаться здесь, и я пустила в ход все свое обаяние. Слегка откинув голову, я опять прищурила глаза, но теперь завораживающе и соблазнительно. И, глядя на капитана Серова, очаровательно улыбнулась. «Тебе бы в театре играть», – иногда говорил Юрка, наблюдая мои репризы. Серов тотчас расплылся в ответной улыбке, выпятил грудь. Он даже как будто стал выше ростом.
– Ладно, девушки, оставайтесь. Но имейте в виду, работка у нас тут серьезная.
Мичман повел оставшихся ребят в другие отделы, сказав на ходу, что скоро вернется.
– Что ж, девчата, давайте знакомиться, – продолжая улыбаться, сказал капитан Серов, – начнем с кудрявой. – Он прямо трепыхался на моем крючке.
– Катя Петрова, – назвалась я, вновь вернув себе привычное, чуть насмешливое выражение лица.
– Эльвира Попова.
– Оксана Тихонова.
– Так, девочки. А теперь вам надо разделиться: одна – на магнитофон, вторая – на анализатор, третья – чертить графики. – Серов тоже заговорил деловым тоном.
– Я – на магнитофон!
Я ненавидела черчение, анализаторов не знала, но под магнитофон отплясывала все время, находясь дома. Магнитофон я знала прилично.
Элька недовольно дернула плечом, видно, тоже целилась на магнитофон, и выпалила:
– Тогда я – на анализатор.
Тишке досталась чертежная работа.
Потом Серов развел нас по штатным, как он сказал, постам и начал объяснять наши обязанности. Я трижды пожалела, что вызвалась работать с магнитофонами. Все оказалось не так просто. Зато Элька сидела у маленького зеленого экранчика анализатора, по которому прыгали желтоватые столбики спектральных уровней, и снимала показания. Эти показания – обычные цифры, которые высвечивались в маленьком окошке в верхнем углу экрана. Там и дураку было нечего делать: смотри и списывай цифры в журнал.
У меня же голова шла кругом. Мне надо было управляться с двумя студийными магнитофонами.
Один – огромный, как кухонный стол, – стоял на полу. И магнитные бобины крутились на его горизонтальной поверхности. Другой – поменьше, с настольные часы, – стоял на особом стеллаже. Но вместо циферблата на этих «часах» крутилась магнитная лента. Объясняя мне порядок действий, Серов то невзначай прикасался к моей руке, то скользил пальцами по бедру. Высокая стойка с приборами закрывала нас от остальных присутствующих. Я чувствовала, что вляпалась в историю, и всячески отстранялась от офицера. Но первоначальный аванс, кинутый мною Серову, им не был забыт.
Он уже трижды объяснил мне, на какие кнопки нажимать. Но я не могла запомнить последовательности действий. Надо было запустить большой магнитофон, потом каким-то образом уменьшить скорость вращения ленты, «транспонировать». Затем включить магнитофон поменьше. И сигнал с него через кабели перегнать Эльке на анализатор. Одним словом, дурдом. Да, это не три клавиши в домашнем магнитофоне. Я запустила пальцы в свои кудри и почесала за ухом. Я вообще со сложной техникой не в ладах, а тут еще нервное напряжение, вызванное поисками отца. Все же я кивнула, что поняла, только чтобы скорее избавиться от своего наставника и его назойливых знаков внимания.