Море
Шрифт:
«Какие грязные стены!» — это была последняя мысль, последнее удивление Эдена, когда он пробегал по коридору. Потом ухмыльнулся. А тех будут бить до утра… пусть бьют хоть до самой смерти.
«А если этот идиот захочет, чтобы я показал ему радий? Скажу, что ночью показывать нельзя, потому что он так светится, как настоящая Большая Медведица», — решил Жилле, выходя за ворота.
Но Паланкаи ничего не спрашивал. Он казался взволнованным и торопил Эдена поживее садиться в машину.
— Что ты так нервничаешь? — спросил Эден, когда они уже сидели рядом на переднем сиденье.
— Нервничаю? Русские заняли Бичке, вот что.
— Проскочим? —
— Хорошая шутка. Разве можно оставаться здесь с тремя килограммами золота, двумястами пятьюдесятью тысячами пенге и ста граммами радия?
— Что ты глупости городишь. Ста граммов радия и во всем мире нет, — раздраженно сказал Эден.
— Ну, тогда десять граммов, откуда мне знать. Сколько он стоит? Сто миллионов?
— Лучше подумай, сколько стоят наши головы.
Паланкаи, не отвечая, включил третью скорость. Неизвестно, почему на плохо освещенной дороге перед ним то и дело вставал образ Карлсдорфера.
В кольце
Ватар всю ночь не мог уснуть. Через каждые пятнадцать минут он смотрел на часы, вертелся, вздыхал.
В четыре часа утра у него уже не было сил совладать с собой. Он встал, перешел в другую комнату, сел перед рождественской елкой и постучал по веткам. Цветные серебряные шарики закачались, нити «ангельских волос» распустились, зазвенел крохотный колокольчик. От елки шел запах свеч, смолы, конфет. Гатар распахнул жалюзи, ожидая, что в комнату ворвется белоснежное зимнее солнце. Но за окном все было серым и безмолвным. Он снова сел в кресло и снова тряхнул ветки. Колокольчик несколько раз звякнул, затем со звоном свалился на пол.
К половине восьмого Татар ожидал прихода Паланкаи, но уже в шесть часов оделся и вышел в сад, затем спустился вниз по улице Реге к перекрестку, где по их уговору должна остановиться машина. Ценности он зашил в подкладку пальто, ключ от конторы звенел у него в кармане. Половина седьмого, без четверти семь, половина восьмого. Надо еще сто раз пройтись до ворот и обратно, и машина будет здесь. Девяностый круг он делает очень медленно, старается оттянуть время, вот уже без четверти восемь, но по-прежнему никого не видно. Не случилось ли какой беды с машиной? Следовало бы и ему поехать в Шомошбаню, а не пускать этого слепого щенка одного.
На землю медленно падали пушистые снежинки, Швабская гора казалась вымершей, во всех окрестных виллах окна были изнутри закрыты ставнями, а двери убежищ защищены мешками с песком.
Со стороны города доносился несмолкаемый глухой грохот, но ничего не было видно. Туман и снегопад скрывали огни пожаров.
Татар протянул ладонь. Как только упадет на нее пятидесятая снежинка, Эмиль будет здесь. На вязаные перчатки налипло не пятьдесят, а пять тысяч сверкающих, легких снежинок, но машина все не появлялась. Наверное, случилась беда, какое-нибудь большое несчастье. Еще раз отсчитать тысячу шагов, еще сто снежинок, затем пристально смотреть пять минут на стрелку часов — только бы оттянуть, отодвинуть признание страшного факта, что Паланкаи вовсе не приедет. Но ведь это невозможно, ключ у меня, и только вдвоем мы имеем право представлять фирму…
Прижавшись к ограде, он превратился в неподвижного снежного человека. Потом вдруг всплеснул руками. Бог ты мой! Да ведь мы же не здесь договорились встретиться! И он вспомнил, совершенно ясно вспомнил, что по уговору Татар должен зайти в контору, они встретятся у здания, вместе поднимутся… Ну, конечно же, на машине сейчас трудно было бы взобраться в гору. Господи, кто знает, как давно ждет его Паланкаи внизу? Что он ему скажет?
Татар сломя голову бросился вниз. Он не бежал, а несся, как ошалелый. Надо было спуститься на фуникулере… Куда там, разве он в состоянии ждать. На Итальянской аллее такси, конечно, не оказалось. У трамвайной остановки пришлось волей-неволей расхаживать взад и вперед целых пять минут. Мимо прошел молоденький солдат.
— Можете не ждать, папаша. Трамвая больше не будет.
— Как так не будет?
— А так, не будет. С сегодняшнего дня трамвай не ходит. Если хотите поехать в Пешт, то спуститесь на площадь Палфи к парому, это самый лучший способ.
Вместо того чтобы поблагодарить, Татар смачно выругался и бегом направился к площади Кальмана Тисы. Теперь уже минуты пролетали одна за другой. В половине десятого он вышел на площадь Кальмана Селла, а без пятнадцати десять добрался до парома. Паромщики только плечами пожимали, когда их спрашивали о времени отправления. На пароме теснилось уже человек двести. Со стороны Дуная дул холодный ветер, завывая в громоздящихся над водой обломках моста Маргит. Татар попытался было думать о городе, о расставании с близкими, о том, что скажут жена и мать, когда узнают о его отъезде, ему даже пришла в голову мысль, что следовало бы оставить денег хоть матери, но его все настойчивее и острее тревожил вопрос: застанет ли он Паланкаи.
Было уже далеко за полдень, когда он наконец свернул на улицу Хайош. От радости в груди запрыгало сердце: возле ворот стояла автомашина. Основательно запорошенная снегом, она, казалось, стоит здесь уже давно. Татар подбежал поближе и увидел, что это вовсе не автомашина, а остатки сгоревшего немецкого грузовика. В ужасе и растерянности Татар с трудом взбирался по лестнице в контору. Сердце давало перебои, казалось, он вот-вот задохнется.
Дверь была заперта. Рядом на стене висел приказ номер один, подписанный господином генерал-директором Паланкаи. Окоченевшими руками Татар принялся искать ключи, но в этот момент щелкнул замок, отпертый изнутри. Перед Татаром появилась тетушка Варга.
— Паланкаи здесь?
— Был здесь, — ответила женщина, в недоумении отступая назад. Татар казался ненормальным, страшным.
— Когда?
— Еще ночью.
— Вы что, с ума сошли? Какой ночью?
— Попрошу не кричать на меня, господин управляющий.
Я вовсе не собиралась сходить с ума. Он приходил сюда поздно вечером, почти в полночь. Открыл кассу и что-то взял там. Даже ковры, и те заставил меня упаковать, не говоря уже о кое-каких вещах Чаплар, забрал все и уехал. С ним приходил еще один господин, такой распухший, друг его Эден.
— Неправда!
— А зачем мне врать? — ответила тетушка Варга.
Татар оттолкнул женщину в сторону и ворвался в помещение. Касса была пуста. И никаких следов взлома.
Татар с трудом добрался до кресла Императора и сел. Он лишился способности думать, никак не мог примириться с мыслью, что Эмиль оставил его здесь. Почему он позавчера после собрания дирекции не взял больше денег? Надо было немедленно вернуться и унести деньги. Этот злодей… И Татар еще посылал на шахту распоряжение, сам звонил туда, чтобы Паланкаи выдали автомашину!