«Моревизор» уходит в плавание
Шрифт:
Идём по-над берегом. Тайга шумит, и река шумит, а человеческого голоса не слышно. Хоть бы встретился охотник или рыбак, чтобы расспросить, правильно ли мы идём! И вдруг в кустах, у реки, шевельнулась тёмная фигура. Должно быть, вроде нас рыболов: ловит рыбу руками. Я крикнул:
— Дяденька-а!
Рыболов вздрогнул и, ломая кусты, бросился наутёк, а мы с Молчуном присели от страха. Знаете, кого я назвал «дяденькой»? Медведя!
Когда гул от топота «дяденьки» стих, мы осмелели и спустились к воде взглянуть на медвежью рыбалку. В траве трепетали измятые когтями рыбы,
На радостях мы с Молчуном исполнили дикий танец, подпрыгивая не хуже танцоров-горбуш.
Уже в сумерках мы добрались до рыбоводной станции и постучались в ближайший домик.
— Кто стучит? — отозвался мужской голос.
— Стучит рыбье кольцо!
Нам открыл человек в очках и белом халате. Поздоровались. Учёный позвал нас в комнату и стал рассматривать наши находки.
— Эта горбуша — воспитанница наших рыбьих яслей, — сказал он про чудище с плавниками-культяпками. — А что касается другой путешественницы, мы сделаем запись в книге, а её паспорт, — он показал на пластинку-кольцо, отправим по месту прописки.
— Только без выкупа мы кольцо не отдадим, — неожиданно выпалил Молчун.
Ох уж этот Молчун! Молчит, молчит, а потом как брякнет!
— Без выкупа? — Учёный нахмурился. — Вам нужны деньги?
— Н-нет, — затряс головой Молчун, — не деньги — рассказ.
— Про подводные дороги… Про… как вы сказали?.. про рыбьи ясли… про рыбью прописку… — наперебой стали выкладывать мы с Молчуном.
— Ничего не поделаешь, — уже с улыбкой сказал учёный. — Придётся выкупать кольцо.
Дорожные неприятности иваси
— Знаете рыбу иваси? Это наши дальневосточные сардины. Лет тридцать назад валом валила сардина к нашим берегам, была главной рыбой промысла. И вдруг пропали иваси. В тех же местах, где подымали туго набитый невод, плеснут хвостом лишь две-три сардины. Что за наваждение!
И наконец допытались учёные, в чём дело: испортилась подводная дорога, по которой ходили к нам иваси. Случись на шоссе авария — приедут дорожные бригады, починят: пожалуйста, следуйте дальше. А вот подводную дорогу человек починить не в силах.
Бывает: плывёшь по реке, и вдруг… полоснёт по груди холодом. Проплыл дальше — вода словно парное молоко. Тут и поймёшь, испытав на своей коже, что есть в реке разные подводные дороги: тёплые и холодные течения.
А в океане они куда могучей. В Атлантическом океане самое важное тёплое течение Гольфстрим. Начинается эта синяя теплоцентраль двух континентов у берегов Мексики, потом идёт поток воды на север, вдоль берегов Америки. Здесь дуют западные ветры, они уносят тёплые воды к Европе. Так Атлантическое течение достигает Европы. Благодаря ему не замерзает наш Мурманский порт. Дальневосточные берега Азии омывает другое тёплое течение Куросиво. Изменились ветры, Куросиво ослабело, и пересекла Японское море стометровая толща холодной воды. Дошли до неё иваси — и стоп! Как в стену уткнулись.
Мы различаем дорогу глазами. А у рыб свои путеводные знаки. Это: тепло, холод, большая или меньшая солёность воды. Для теплолюбивых рыб холодная вода — всё равно что опущенный шлагбаум: дальше дороги нет.
Вот какая история случилась с иваси. Но пройдёт время, изменится ветер, исправит подводную дорогу, потеплеет море, и опять станут ходить к нам по старой памяти иваси.
Крепка рыбья память на невидимые глазу дороги, потому что распознаёт их рыба особым, шестым чувством — всем своим существом.
Когда весной на реках взломает лёд и хлынут в море потоки пресной воды, рыба их чует за тысячи километров. Для неё эта пресная струйка — вестник весны. Это зов, против которого не устоять. Пора отправляться в далёкое путешествие.
Есть люди, которые думают, что рыба не заботится о потомстве. Не то что птица. Птица гнездо вьёт, птенцов кормит. Так-то оно так, но у самой многодетной птицы, куропатки, двадцать четыре птенца, а лосось мечет сорок тысяч икринок, рыба-луна — триста миллионов. Может ли лосось свить гнездо на сорок тысяч лососят, а рыба-луна прокормить триста миллионов детёнышей?
И рыбья забота в том, чтобы поместить икру в такое место, где бы лучше всего — и теплей и сытней — жилось малькам, А где ж всего лучше, как не на родине!
Путь на родину может быть очень далёк. Чавыче из моря в реку и дальше вверх по реке нужно проплыть четыре тысячи километров, угрю из реки в океан — восемь тысяч километров. Но они плывут.
Путь на родину может быть очень труден. Что делает нерка, если, подымаясь вверх по реке, она наткнётся на водопад? Прижав плавники к бокам, нерка взвивается в прыжке и берёт барьер в метр высотой. А горбуши? Ведь на мели им приходится чуть ли не на брюхе ползти. И они ползут, тащатся волоком, вцепившись зубами в хвосты идущих впереди. Как бы ни был труден путь, никто не повернёт назад.
Путь на родину может быть последним. Если сельди придут с нереста с рубцами от голода на чешуе, то лососи и угри уже не вернутся. За время пути изменилась не только наружность лосося — горбуши, ставшей чудищем, изменился весь организм. Рыба уже не может переваривать пищу. «Снёнка» зовут рыбаки выметавшую икру горбушу. У неё нет больше сил, она засыпает на воде.
Но своё дело «снёнка» сделала. Последним усилием она забросала песком ямку на дне, где выметала икру. И вырос этот песчаный бугорок на дне той же самой реки, в том же самом протоке, где когда-то сама «снёнка» вывелась из икры, на её подводной родине.
Знак человека
Но как же о рыбьих дорогах узнал человек? Да так же, как он узнал о птичьих дорогах. Ведь было время, когда люди думали, что кукушка на зиму превращается в ястреба, а ласточки по-лягушечьи закапываются в ил.
А теперь спроси: где проводит ласточка зиму? Мы дадим адрес: Египет. Нам известны адрес и путь любой перелётной птицы.
Может, учёные на самолёте летят вслед за птицей? Нет, не летят. Птица сама через горы, леса и моря проносит на себе знак человека.