Мориарти
Шрифт:
Вы должны понять, что Америка — страна ещё молодая, поэтому во многих отношениях далёкая от цивилизации. Я был поражён масштабами беззакония вокруг меня, когда приехал в Нью-Йорк, хотя в душе ожидал чего-то подобного. Ведь не будь агентство Пинкертона востребовано, вряд ли ему удалось бы добиться такого успеха? Вокруг здания, в котором я жил, гнездились бордели, игорные дома и питейные заведения, там собирались преступники и в открытую хвастались своими подвигами. Я уже говорил о мастерах подделывать бумаги и деньги, о налётчиках на банки. Сюда следует добавить и хулиганов, из-за которых было опасно появляться на улице в вечернее время, и карманников, которые нагло творили своё грязное дело прямо
Преступники были повсюду. Тысяча воров. Две тысячи проституток. Но — можно сказать, по счастью, — все они были разрозненны, никак не организованы, почти всегда действовали в одиночку. Разумеется, были исключения. Джим Данлэп и Боб Скотт возглавляли организацию, известную как «Кольцо» — она грабила банки по всей стране и похитила громадную сумму, три миллиона долларов. Были взломщики сейфов — «медвежатники», время от времени они явно действовали по чьей-то указке. Другие шайки — «Мёртвые кролики» или «Парни из Бауэри» появлялись и быстро исчезали. Были «Убойные ублюдки» из Балтимора. Я читал досье на всех этих бандитов. Но Кларенс Деверо оказался первым, кто увидел преимущества разветвлённой преступной сети, с собственным кодексом поведения, собственной чётко прописанной иерархией. Впервые мы услышали о нём в связи с делом «Вестерн Юнион», но в то время он уже был известен как наиболее одарённый и удачливый преступник своего поколения.
— Именно из-за этого человека вы здесь, — уточнил Джонс. — Он автор письма, посланного профессору Мориарти?
— Полагаю, что так.
— Прошу вас, продолжайте.
Я ещё не попробовал стоящий передо мной суп. Джонс не спускал с меня пристального взгляда. Это был странный ужин, два иностранца в швейцарском ресторане, ни тот ни другой не прикоснулись к пище. У меня пропало ощущение времени — сколько я уже веду свой рассказ? Тьма за окном загустела, в камине потрескивали поленья, пламя пыталось вырваться из дымохода.
— Я к этому времени дослужился до начальника оперативной службы, — продолжил я. — И арестовать Деверо Роберт Пинкертон поручил мне лично. В моём распоряжении была целая бригада: три следователя, кассир, секретарь, две стенографистки и посыльный, — и она получила название «Полночная вахта», потому что мы работали столько, сколько требовали обстоятельства. Наш кабинет в подвальном закутке был завален корреспонденцией, а на всех четырёх стенах, да так, что самих стен не было видно, красовались «звезды» преступного мира. Нам присылали отчёты из Чикаго, Вашингтона и Филадельфии, и мы методично пропахивали сотни страниц. Работа была изнурительная, но к началу этого года стало вырисовываться лицо… Даже не лицо, а присутствие лица.
— Кларенс Деверо.
— Я даже не знаю, подлинное ли это имя. Его никто не видел. Каких-то рисунков или фотографий нет. Говорят, что ему лет сорок, в Америку он приехал из Европы, он из зажиточной семьи, человек обаятельный, хорошо воспитанный и с филантропическими наклонностями. Да, не вздрагивайте. Мне доподлинно известно, что он даёт большие деньги приюту нью-йоркских сирот и дому бездомных. Он учредил стипендию в Гарвардском университете. Он был среди первых жертвователей на строительство Метрополитен-опера.
При этом, поверьте, во всей Америке нет человека, чьё влияние окрашено столь зловещими красками. Кларенс Деверо — преступник, которому нет равных, в высшей степени беспощадный и безжалостный, перед которым трепещут и работающие на него злодеи, и жертвы, чьи жизни он разрушил. Его безнравственности и порочности нет предела. Собственно, он вынашивает и проводит свои планы в жизнь с таким удовольствием, что возникает мысль: этот человек совершает свои преступления не столько ради возможной прибыли, сколько ради потехи. В конце концов, денег у него куры не
Я внимательно слежу за ним. Я его преследую. Он олицетворяет собой всё, что мне глубоко омерзительно, что я считаю в высшей степени безнравственным, и если мне удастся положить конец его деяниям, я буду считать это венцом моей карьеры. Тем не менее, добраться до него я не могу. Иногда мне кажется, что ему известен каждый мой шаг, что он играет со мной в кошки-мышки. Кларенс Деверо действует с крайней осторожностью, скрывается под чужой личиной. Он не подставляется, не подвергает себя опасности. Он готовит преступление, скажем, ограбление банка, разбой, убийство, разрабатывает детали, собирает шайку исполнителей, забирает себе добычу… но сам к месту преступления даже не приближается. Он остаётся невидимкой. Впрочем, у него есть одна черта, которая, надеюсь, однажды позволит мне взять его под стражу. Говорят, ему свойственно странное психологическое состояние, называемое агорафобией — это жуткая боязнь открытого пространства. Он всегда остаётся в помещении и путешествует только в крытом экипаже.
Это не всё. Наши усилия позволили нам выйти на след трёх человек, которые знают, кто он, и которые наверняка на него работали, это его ближайшие приспешники и телохранители. Они во всём ему сопутствовали, все трое — закоренелые преступники. Двое из них — братья, Эдгар и Лиланд Мортлейки. Третий начинал по мелочи, был так называемым «платочным вором», но потом дорос до медвежатника и взломщика. Этого зовут Скотчи Лавелль.
— Что вам мешает их арестовать?
— Арестовывали, несколько раз. Все трое отмотали сроки в «Синг-Синге», но в последние годы вели себя тихо и не нарывались. Они сейчас респектабельные бизнесмены, и ничего на них у нас нет. Арестовывать их сейчас нет смысла. Полиция не раз их допрашивала, но нет силы, которая заставит их «расколоться». Это новая порода гангстеров, и в агентстве Пинкертона их опасаются больше всего. Они плевать хотели на закон. Себя они ставят выше закона.
— Вы с ними встречались?
— Я видел всех троих на некотором удалении через двустороннее зеркало. Я всегда считал, что знакомиться с ними лично незачем. Деверо прячет от меня своё лицо, и будет только справедливо, если я отвечу взаимностью. — Мимо нас прошла фрау Штайлер и положила в камин ещё одно бревно, хотя в ресторане и без того было жарко, как в сауне. Я дождался её ухода и приступил к последней части моего рассказа. — Два года мы безуспешно выслеживали Кларенса Деверо. Но несколько месяцев назад удача нам улыбнулась. Одного из моих молодых следователей звали Джонатан Пилгрим.
— Это имя мне известно, — пробормотал Джонс.
— Когда мы познакомились, ему было лет двадцать, этот полный энтузиазма вполне порядочный парень напомнил мне себя в его возрасте. Замечательный малый, приехал к нам с запада. Он отлично играл на виолончели, играл и в крикет. Однажды я видел, как он катал шары в Блумингдейлском парке. В девятнадцать лет он ходил по техасским равнинам за лошадиным табуном, довелось поработать и на ранчо, и на горных приисках… даже на речном судёнышке. Он влился в нашу нью-йоркскую команду и, действуя самостоятельно, умудрился выйти на Лиланда Мортлейка. Скажем так, старший из двух братьев питал слабость к видным парням, а Джонатан, с его соломенными волосами и горящими голубыми глазами, к таковым, несомненно, относился. Он стал секретарём Мортлейка и везде его сопровождал. Они вместе садились обедать. Вместе ходили в театр и в оперу, вместе толклись в барах. Так вот, в январе Мортлейк заявил, что перебирается в Лондон и хочет взять Джонатана с собой.