Мориц и Эльза
Шрифт:
Стрекоза приближалась с берега. По воде от нее бежали мелкие волны, расходясь проплешинами, как нечистые круги на зеленых полях английских фермеров. Чуть задрав хвост, вертолет сделал первый круг, огибая замок. В глазу, который умел смотреть и прямо, и сбоку, Мориц на короткое мгновение разглядел лицо летчика – загорелое, крепкое, совершенно чужое. Почти инопланетянское. Натолкнулся на его взгляд – и
– В тюрьме знаешь что плохо? – задумчиво проговорила Эльза. – Даже не то, что взаперти, кругом воняет, все грубые и еда дрянная. А то, что порознь, Ты отдельно, я отдельно.
Мориц не ответил. Только обнял ее покрепче. Он до сих пор – странное дело! – не жалел, что отказался бежать тайно, как предлагал ему Малиновский. Кем бы был тогда Мориц фон Рутмерсбах, если бы сбежал? Этого, впрочем, тоже никто не оценит.
Лопасти вертолета завертелись над осокой быстрее – десант погрузился и готовился подняться в воздух. Сейчас взлетит. Мориц осторожно, чтобы не слышала Эльза, вздохнул.
И тут донжон чуть накренился. В первую секунду Мориц решил, что от сильных переживаний у него закружилась голова, но нет: двинулась и пушечка. Мориц, еще ничего не успев понять, схватил ее и, толкая изо всех сил, приблизил к краю.
– Что ты делаешь? – закричала Эльза.
Мориц не ответил. Последнее усилие – и пушка полетела вниз, на мощеный булыжником двор. Донжон накренился снова, на сей раз в другую сторону и сильнее. Мориц едва успел схватиться за зубец. Эльза с размаху плюхнулась на пол, как кукла. Сидя, она отъехала к стене укрытия.
– Держись! – Мориц почти не слышал собственного голоса, так шумела в ушах кровь.
Раздался сильный треск – как будто рвали плотный сатин. Раз, другой, третий. Одно из деревьев у стены на берегу острова вдруг повалилось. Сильно тряслись – словно букет в руке бегущей девочки – кусты. Посыпалась с береговой линии трава, и в потревоженной воде запрыгали зеленые запятые.
Донжон кренился то вправо, то влево, точно мачта. Расставив ноги пошире и прильнув к зубцу башни, Мориц держался – держался изо всех сил.
Ветер все усиливался. Темнело – буря вокруг замка сгущалась. Вертолет забуксовал в воздухе, стараясь преодолеть ветер, а затем сдался, и его понесло обратно к берегу. Лицо летчика в стрекозином глазу покрылось жгучим конденсатом пота.
На берегу члены специальной комиссии давили в пальцах валидоловые слезки. Алла Валерьевна схватилась за грудь и неловко села на землю. Строгая юбка при этом чуть треснула и заползла повыше колена, открыв кружево сорочки.
Старая большевичка выбежала к самому краю воды. Ураганные порывы хлестали ее по лицу, вызывали на глаза слезы; волны подскакивали, как псы, норовя ухатить за подол; намертво приколотый брошкой воротничок трепало, пытаясь сорвать с горла. Она смотрела в небо.
Медленно оторвавшись от глади вод, поднимался навстречу облакам замок. Оборванные корни свисали внизу, как шерсть. Несколько уцелевших деревьев сильно качали ветвями. Упала с края летучей земли какая-то доска, плюхнулась в воду и поплыла, суетливо подскакивая на волнах. В реве ветра слышалась грозная музыка. Издалека донесся вдруг звон колокола и тотчас стих. Замок вместе с островом, Морицем и Эльзой торжественно летел по воздуху. Долго еще был виден он с берега – удаляющася точка над горизонтом. А потом все исчезло.
Городок наш стоит и поныне – цел и невредим, что ему сделается. Алла Валерьевна давно на пенсии. Равно как и члены правительственной комиссии по расследованию причин исчезновения памятника средневековой архитектуры. Ксендз Малиновский предполагал, что дело в философском камне, который партизан Отченашек прятал в подвалах замка, но мнение свое благоразумно удержал при себе.