Морок
Шрифт:
— Олег! Оле-ег!!! Я не прошёл! Вернись! Оле-ег!!!
В ответ ни звука. Но ведь должен быть какой-нибудь звук. Ваня с Наташей рассказывали: когда в первый раз «провалилась» Люся, с ней была связь прямо ОТТУДА. Отчего б и сейчас Олегу не отозваться.
— Оле-е-ег!!!
Он приложил ухо к земле, пытаясь уловить какие-либо отзвуки, голоса, шумы… И засмеялся в бессильном смехе. Он отчётливо представил себя со стороны, ползующим по траве, кричащим в траву, слушающим траву. Кусок идиота! Если Олег «прошёл», разве он под землёй на глубине метра? Он в своей субъективной реальности, в своей тонкой организации, воссоединился со своим дном и вряд ли вернётся… ОНИ ИХ ЗАБРАЛИ… ЭТИ ВТОРЫЕ… Всех ЗАБРАЛИ. Он один на один со своим страхом, с этой кликнипти… губкой, мать её! Один на один со своим никчёмным мнением, со своей ответственностью, со своей игрой в командира. Он проиграл. Иссяк. Загнал свой разум в тупик. Его даже
Вадим засмеялся, сначала тихо, потом громче, пока наконец не разразился хохотом. Пальцы вгрызались в землю, вырывая траву. Трава и грязь, забившаяся в ногти, возвращались в своё исходное начальное состояние. Проклятие четырёх секунд неизменно довлело над всем, вот только не возращало Олега. Вадим как никогда жаждал напиться, нагрузиться, нахрюкаться. До синюшных кругов. До чёртиков. Тогда наверняка этот чертов мир станет родным, любимым, понятным. Тогда натянутая струна ослабнет или лопнет. Его поотпустит и он ничему не станет удивляться, бояться, сомневаться, хотеть и желать. Он упрётся пьяными глазами в небо и будет счастлив. Счастлив как пьяный или как сумашесшедший. Да, вот так и сходят с ума. Медленно, тихо, а потом бах и сразу! Бах и сразу! Хотя бы накуриться, отравить больной мозг никотином, да вот оказия: Олег унёс сигареты в нагрудном кармане. Забавная шарада! Оружие проносить нельзя, а мелкие вещички что же? Всё-таки принимают по описи? Здесь, дескать, у нас тела пребывают в анабиозе, а вот тут, господа, в отдельных ячейках мы храним изъятую мелочь из карманов наших подопечных! Руками не трогать, всё опечатано до востребования! Ха-ха-ха-ха…
Вадиму внезапно припомнились самодельные стишки Вани Климова. Про негритят, которые убывали по мере считалочки. В классическом оригинале их было десять, но в Ванином экспромте их было, кажись, четверо. Суть, как помнил Вадим, заключалась в следующем. Трое — кто пропал, а кто погиб, а вот четвёртый остался как есть. И последние строчки Вадим запомнил отчётливо:
Он до сих пор смеётся В палате номер шесть.За три четверти часа потерять группу из четырёх человек. Выставиться дилетантом, нулём картонным. Позорище! И хоть он был не четвёртым, а пятым негритёнком, итогово смеялся он, пациент пресловутой палаты. Он не знал, что предпочтительней сейчас: орать благим матом или отдаться истеричному хохоту. Смех определённо разгружал отягощённые мысли, но являлся предтечей безумства. Дикий ор выгонял из лёгких застоявшийся кол воздуха, но рождал вслед за собой безумный смех. По состоянию хотелось делать и то и другое. Чего не хотелось делать катастрофически, так это оставаться в здравом уме. Собирать рассыпавшиеся шарики на ролики. Этого делать НЕ ХОТЕЛОСЬ. Мысли-муравьи всё ж пытались выстроиться в стройный обоснованный ряд. Как крошечные солдатики они бегали, суетились, регулируя фланги. Но крик ли, смех ли рвались из груди, отвергая любую комбинацию фигур. Вадим приветствовал своё безумие. Он ОТКАЗЫВАЛСЯ быть собой.
— А-а-а-га-ха-ха-а! А-а!!! Он до сих пор смеётся в палате номер шесть!!! Га-ха-ха!
Перевернувшись на спину, он лежал, устремив глаза в равнодушное небо и, казалось, упивался, своим безрассудством. Всё было безрассудно, и даже небо, поймавшее несчастного сокола в колдовской плен. Бедная птица не могла не улететь, не спикировать. Словно муха, попавшая в силки паука, она пролетала кратенький отрезок, чтобы одёрнуться и начать движение снова. Вадим блаженно улыбался. Он не «прошёл», да и не надо! Он не «прошёл», хотя и изъявил желание. Как в первом случае с Люсей, его вышвырнули вон, так и во втором: даже за порог не пустили. Чем он рылом не угодил этому Холму, понять бы… В памяти всплыли глаза Олега. Не того Олега. «Если не пройдёшь, тебе подскажут. Кто?… Нюанс… Какой к чертям нюанс?! Чем он особенный?»
Мельтешащий в небе сапсан неожиданно вырвался из капкана. Сделал абсолютно новый вираж, а из ушей… как будто потекла вода. Тайга зажила, зашептала, зашелестела, зачирикала, перекрываясь внахлёст новыми и новыми звуками. Джунгли ожили, и означать это могло только одно. Зорин рывком поднялся, принимая сидячее положение. Воткнулся глазами в часы. Так и есть. Секундная палка побежала, да с такой поспешностью, словно опасалась, что на неё накинут новый аркан. Время пошло, и он, Вадим, зачарованно смотрел, как стрелка завершает первый круг.
— Я не уложилась? — раздался сзади Люсин голос.
— Нет, — ответил, не оборачиваясь, Вадим. Глаза его по-прежнему ночевали в часах.
Странно, он совершенно не передёрнулся, как это бывает, когда человека окликают врасплох. Он тут же понял почему. За оттаявшим временем Люсино появление выглядело звеном последовательно обязательным. Иначе б, зачем времечку стронуться?
16:37. Как доктор прописал. Он, наконец, обернулся и с угрюмой насмешливостью спросил:
— Так это ты мне подскажешь… Как пройти?
ГЛАВА 14
Люся выглядела невозмутимой, что было совершенно не удивительно. Напротив, Зорин счёл бы игру фальшивой, если б Людмила изображала тревогу или признаки беспокойства. Она подошла ближе и Зорин, застигнутый некстати сидящим на траве, поспешил встать и отряхнуть штаны. Он не дождался ответа на свой вопрос, хотя с точностью знал, что обратился по адресу. Девушка вовсе не казалась чужой. Глаза её были чистые, пусть холодные, но не хранили в себе тень кукловода. Того сущего, который чуть не вываливался из Олега. Если по Головному всё читалось, то по супруге его что-либо прочесть было невозможно. Единственно отличительный признак от прежней ойкающей и смущающейся Люси — это непроницаемая маска Будды: спокойствие и хладность. Она пришла по истечении пятнадцати минут, как и было уговорено. ОНИ, ТЕ ЧТО ВНУТРИ взяли в качестве инструмента время, чтобы вытолкнуть в колодец ещё одного, а его, Вадима поставить перед фактом и выбором. Партия, разыгранная в обход его воле, мнению, решению.
— Присядем. — Вадим кивнул в сторону костра. Как будто он успокоился, расставив все данные по полочкам, но его спокойствие в отличие от Люсиного было тонкой корочкой льда, которому разбиться ничего не стоит, ткни пальцем…
Они присели напротив друг друга и Вадим с удовольствием накидал дров в прозябший костёр. Тени заметно удлинились соответственно вечернему часу и даже посвежело. Время больше не думало тормозить. Вадим недобро усмехнулся. Язык чесался наговорить гадостей, отчихвостить Людмилу за все её выходки, которые вполне вероятно и не её… Кого винить? По большому счёту, они ПРОШЕДШИЕ и НОВООБРАЩЁННЫЕ стратегические пешки, а он полусумасшедший запутавшийся ферзь. В этой игре ему не победить, не осталось единомышленника. И всё же хотелось съязвить, уколоть. Так и подмывало. Будь перед ним Олег, он бы давно накричал, а так…
— Чаю будешь? Свежий, — предложил Вадим, не зная как затравить разговор, Люся стойко молчала…
Она покачала головой, так и не разомкнув губ. Не сводя с него глаз. Будто б готовила и вынашивала речь, но не знала, как начать.
Вадим, которого стало удручать безмолвие, решил её подтолкнуть.
— Олега нет. Тебя не удивляет?
Едва уловимая улыбка и наконец, губы разомкнулись.
— Я знаю, Вадим.
— Ты знаешь! — Взял на полтона выше Зорин. — Ты знаешь! И при этом ноль эмоции! Что происходит, Люся? Что за фокусы со временем? Что за интриги плетутся в ваших порталах?!
Он тоже играл и, пожалуй, переигрывал. Гнев был искусственный. Настоящий-то давно выкипел. А ребячье неведение и телячье поворачивание шеей: «О-о! А чвой-тэ-э тут такое?» глупо изображать, смешно, нелепо… Особенно когда контр-собеседник видит степень твоей информированности. А Люся, да и не видит?
Она никак не отреагировала на голос. Левое плечо чуть вздёрнулось, жест неловкости, извинения, но лицо осталось умиротворенным. Она заговорила.
— Я думаю, Вадим, не стоит искать ответы, которые ты, так или иначе, предполагаешь. А предполагаешь ты из десяти восемь в яблочко. Могу лишь откорректировать некоторые твои соображения… Нам, неискушенным туристам, попавших в непонятное, был предложен экспресс-обуч в инфро-тонкой надземной оболочке. Каждый из нас — это отдельный уникальный микрокосмос без пошлой утилитарной мистики. У каждого внутри есть своя вселенная, которая имеет прямой выход в Единое Информационное Поле. В религии, скажем, это зовётся душой, которая привязана к телу лишь на коротком отрезке его земного летоисчисления. Человек, что есть такое? Сказать образно, это радиоприёмник и плохой радиоприёмник. Воспринимает только длинные волны. Прямые понятные, чёткие и разборчивые. Короткие волны он чаще не принимает, поскольку не ухватывает их суть. А если и доходит до него искаженный плохо разборчивый сигнал, то проще отмахнуться, ведь есть жизнью утверждённая длинная волна. Так работают сознание и подсознание. Первая область контролирует материальный мир, вторая в силу засилия первой области деактивирована. Заглушена. А зря! Именно подсознание имеет широкий спектр возможностей. Именно подсознание курирует мир духовный и тянет щупальца в Единое ИП. Когда ж всё-таки подсознание, редкий случай, пробует достучаться обрывками, подсказками, картинками, человече-царь природы отправляет непонятый посыл на дообработку в аналитический отдел головной коры. Чего, увы, делать, никогда не следует! Логика — безжалостный убийца интуиции. Нам приходит уже готовый ответ и не надо его обосновывать! Если б человек Это понимал, он бы научился работать с короткими волнами… Я не слишком тебя утомляю?