Моролинги
Шрифт:
— Вы тоже привыкните, — ответил я, оставив свет включенным.
Шеф сел в кресло напротив Брубера. Я пододвинул себе табуретку, потому что с табуретки прыжок дальше, нежели из кресла.
— Вы хотя бы выпьете?
Он искал чистый стакан.
— Не сейчас.
— Потом нам не дадут… А вы? — он обратился к Шефу. — Простите, не имею чести…
— Поставьте стакан, — сказал Шеф жестко.
— Кто вы?
— Вы меня видите в первый и последний раз. Здесь я представляю интересы Чарльза Корно и Бенедикта Эппеля.
— Ангел мщения? — осклабился Брубер. — Мне отмщение аз воздам…
— Воздам, — кивнул Шеф. — Когда узнаю ответ на последний в этом деле вопрос: кто был автором «Моролингов»?
— Нет! — вскричал он так, будто услышал что-то невыразимо страшное. — Я… я их написал, только я! Не знаю, как они это подстроили, это походило на безумие… Не могут два человека написать
— Настолько непостижимо, что вы подумали, будто Темпоронный Мозг предсказывает будущее. Признаться, я долго не мог понять, почему вы сказали Федру, что Т-Мозг предсказывает будущее. Ни Корно, ни Рунд, ни Цанс никогда не употребляли в отношении Т-Мозга выражение «предсказывать будущее». Кадр из фильма «Жизнь и смерть Роберта Грина» навел меня на разгадку. Корно прислал вам кадр, приходящийся в точности на середину слова «вор», которое Роберт Грин бросает в лицо Шекспиру. «Вор» — назвал вас Корно. Вас, человека с репутацией, назвали вором! В контексте истории отношений Грина и Шекспира «вор» эквивалентно «плагиатор». Но вы не плагиатор, поэтому и решили, что таинственный прибор предсказал появление «Морилингов». Не думаю, что Корно собирался вас шантажировать, скорее, просто издевался. Шантаж вы бы перенесли, но издевательство — нет. Обозвав вас вором, он предъявил доказательство, то есть текст, поразительно похожий на ВАШИХ «Моролингов», но написанный задолго до выхода «Моролингов». Думаю, этот текст — назовем его «Моролинги-Ноль» — у вас есть. Получив его от Корно, вы, наверное, решили, что попали в какую-то виртуальную реальность. Вы поняли, что Корно вас подставил, но как он сумел это сделать? Сейчас я вам расскажу. В феврале либо в марте этого года вам в руки попал некий текст — его мы назовем «Моролинги-Один». Его прислали на отзыв или на рецензию или для еще чего нибудь в этом роде. Текст был слабенький, если бы его и опубликовали, то читателей нашлось бы не много. И вы переделали — еще раз повторяю — не переписали, а именно переделали «Моролингов-Один» в роман «Моролинги». Вы замечательно умеете переделывать чужие тексты. Вероятно, сказывается практика. Будучи сценаристом, вы до неузнаваемости перерабатывали чужие идеи, доводя их, порою, до совершенства. Помните список «тридцати двух» — шестнадцать плюс шестнадцать? На каждый ваш опус приходится один чужой — в некотором роде источник вдохновения. Отдаю вам должное, большинство ваших переделок значительно превосходят оригиналы. Бенедикт изучил вашу манеру переделывать тексты. В качестве аттрактора, к которому требовалось подтолкнуть ваше перо, он выбрал роман «Моролинги-Ноль», кем-то когда-то написанный. Чарльз Корно подготовил необходимую вычислительную программу. Темпоронный Мозг программу выполнил. На основе результатов вычислений Бенедикт подготовил роман «Моролинги-Один» — его текст мы нашли в его видеопланшете. После вашей обработки он стал романом «Моролинги». Выражаясь научным языком, «Моролинги-Один» были тем минимальным — или не слишком минимальным — возмущением, которое направила вас к аттрактору «Моролинги-Ноль». Не спорю, с вами поступили жестоко. Переделывая один текст, вы полагали, что удаляетесь от обвинения в плагиате, а в действительности вы двигались прямиком в расставленную ловушку. Ваше сознание, ваши творческие способности были пойманы в сеть детерминизма. Поистине с изуверской жестокостью Корно дождался, когда ваши «Моролинги» выйдут из печати, приобретут популярность и даже будут подготовлены к экранизации. И только тогда он нанес удар. Сценарий к «Жизни и смерти Роберта Грина» писали вы, и поэтому вам не составило труда сообразить, что означает присланный кадр. Но мне интересно, как Корно доказал вам, что, поразительно похожие на ваш роман, «Моролинги-Ноль» были написаны давно, что они являются первичным текстом. И кто, наконец, был их автором?
Брубер молча смотрел на свет остекленевшим взглядом. Для кого Шеф все это рассказывал — для него или для себя?
— Я бы мог устроить здесь обыск, — предупредил Шеф.
Брубер встал и пошатываясь подошел к полке над телевизионным экраном. Из наваленных как попало кассет с кристаллозаписями выбрал одну — без маркировки. Вставил в компьютер. На телевизионном экране появился стадион «Фаон-Арена». Шел футбольный матч между «Вапролоками Фаона» и «Гоморкусами». Кубок Сектора. Любительская съемка.
Кажется, Брубер издевался. Но Шеф молчал.
Мелькнуло табло — и я вспомнил этот матч. Год назад наши вели в первом тайме два — ноль, он потом продули два — четыре.
Листы бумаги загородили игроков. Две худые руки с рыжими волосками перебирали листы прямо перед камерой. Если увеличить изображение, то можно разобрать буквы. Не монтаж. Камера немного отъехала, чтобы схватывать и игроков и текст на листах. Зритель, сидевший рядом ниже, спросил, не мешает ли Бенедикту его свист и предложил поп-корна.
— Хорошая фокусировка, — сказал Шеф. — Достаточно.
Брубер выключил изображение.
— Кто автор?
— Лиувилль.
— Дьявольщина! Конечно же… архив покойного академика! Бенедикт рылся в его архиве и нашел неопубликованный роман.
Я заметил:
— А руки-то — Бенедикта.
— И господин Брубер об этом догадался… М-да, факт плагиата налицо. А воровать у мертвого автора — это уже попахивает мародерством. Для вас, Брубер, наступил конец, о чем вам весьма ясно намекнул Корно. Правда, Корно не принял во внимание, что Роберт Грин умер раньше Шекспира. Корно подшутил над вами, но последним смеялись вы…
— Прекратите! — выкрикнул Брубер. — Что вы обо мне знаете? Я задумал роман о моролингах полтора год назад. Работа шла трудно, потому что одновременно я завершал два сценария. Десять месяцев я копил материалы о моролингах. Прочитал десятки статей, а потом… потом пришел тот текст… Так или иначе, но в нем автор использовал в точности те материалы, которые собирался использовать я. Тогда я решил, что это совпадение — ведь к научным статьям имеют доступ все… Договор с издательством требовал закончить роман к маю. Уже во всю шла реклама, и я оказался в безвыходном положении. Всё, к чему я стремился — это выполнить договор. Я не предполагал, что роман станет так популярен. В июне Корно прислал мне «черную метку». Я всего лишь хотел с ним встретиться. Надо же, я опустился до того, что переоделся посыльным! Ублюдок… забаррикадировался от меня вместе со своей подстилкой… Он сказал, что устроит скандал, втопчет меня в грязь. Он собирался прославится как великий кибернетик, Бенедикт — как великий психолог, а я навсегда останусь великим дерьмовым плагиатором. Они хотели войти в историю на моих костях. Тщеславие, дерьмовое тщеславие… паче денег, паче жизни… дерьмо…
Он взял со стола пустую бутылку и со всего размаха запустил ее в стену. Я бы его остановил, но Шеф не позволил. Осколки со звоном разлетелись и скрылись среди заполнявшего комнату хлама. Открыв новую бутылку, Брубер наполнил три стакана.
— Пейте, чего так сидеть… За упокой души раба Божьего… — не договорив, он опорожнил стакан двумя большими глотками.
— Вы переоделись посыльным, чтобы вам открыли дверь. Посыльный Джим примерно вашего возраста и комплекции, достать форму посыльного не такая большая проблема. Что было дальше?
— Он смеялся! Этот ублюдок смеялся! Хотел вышвырнуть меня прочь, как последнюю собаку. Я не выдержал, все произошло против моей воли. И вот что скажу я вам: по его воли все это произошло — по воле самого Корно! Если Темпоронный Мозг сумел предсказать мой роман, то и смерть Корно он должен был предсказать! В тот самый день, когда Корно решил помочь Бенедикту в его ублюдочной затее, он подписал себе смертный приговор. Он запустил часы в часовой бомбе. А я… я всего лишь… Я — средство, избранное Мозгом — только средство. Власть была у Корно и Бенедикта, она была у тех, кто построил Темпоронный Мозг. Такая власть никогда нацело не делится, кто-нибудь обязательно попадет в остаток. Они хотели загнать в остаток меня… сволочи…
Слезы мешали ему говорить. По просьбе Шефа, я принес Бруберу воды. Он пил давясь и захлебываясь. Потом обмяк, растекся по креслу, совершенно безвольно проговорил:
— Всё, хватит, покончим с этим.
— Бенедикт вас шантажировал? — спросил Шеф.
Брубер неопределенно мотнул головой. Шеф настаивал:
— Да или нет? Если да, то это смягчит вашу вину.
— Этот маленький иезуит не говорил прямо, но я понял, что ему все известно. О гипотетическом приборе он говорил так, будто точно знал, что меня это должно заинтересовать. Он был уверен, что я поверю в этот прибор и что я никому о нем не расскажу. И тогда я вспомнил руки, державшие бумажные листы на стадионе.
— Он требовал устроить ему встречу с моролингами?
— Нет, он просил, но просил так, что отказать было нельзя.
— Вы, вероятно, несколько раз встречались, иначе как вы узнали о пузырьке с алфеноном.
— Да, он дважды сглупил, доставая при мне пузырек с лекарством. Кажется, он принимал лекарство за несколько часов до сна. Цианид я припас для себя, но по справедливости яд сначала должен был достаться ему.
— В чем вы видите справедливость?
— Не Темпоронный Мозг, а мы отвечаем за свои поступки. Если Эппель полагал, что ему позволено сломать мне жизнь, позволено властвовать над чужим разумом, то тем самым он поставил себя по ту сторону добра и зла. Наказание пропорционально не вине, а ответственности. Бесконечная власть подразумевает бесконечное наказание, разве не так?