Моров. Том 4
Шрифт:
Девушка печально улыбнулась и протянула мне руку.
— Мирослава Анатольевна, — представилась она. — Никодим Павлович был моим любимым дедушкой.
— Примите мои искренние соболезнования, Мирослава Анатольевна, — ответил я, взяв ее за руку и склонившись к ней, чтобы изобразить поцелуй. — Ваш дедушка был истинным дворянином.
— Да, Иван Владимирович, — произнесла она столь же тихо, когда я отпустил ее пальцы. — Спасибо вам. Вы останетесь после церемонии?
— Останусь, — подтвердил я.
Она грустно улыбнулась
Наконец, время церемонии наступило. К нам прошел глава рода и, коротко поблагодарив за то, что мы собрались почтить память его отца, повернулся к священнику.
— Начинайте, отче, — кивнул Анатолий Никодимович.
Тот уже несколько минут стоял с раскрытой в нужном месте книгой и, получив разрешение главы рода Герасимова, приступил к молитве. Урна с прахом Никодима Павловича уже стояла на своем месте — видимо, ее принесли, когда я беседовал с внучкой погибшего.
Пока читались молитвы, я думал о том, что пора принять какое-то решение о своей судьбе в этом мире. До сих пор я не особо задумывался, какой будет моя жизнь. Скорее плыл по течению, реагируя на раздражители и стараясь поменьше влезать в здешние интриги.
Однако чем дольше я здесь живу, тем яснее становится, что просто не будет. И каждый раз будут возникать новые враги, которые не оставят попыток от меня избавиться. И не так важна причина, по которой они это станут делать.
Главное, что их цель — уместить меня вот в такую же урну, в которой сейчас лежит Никодим Павлович Герасимов. Супруг, отец, дед, герой Российской Империи, который даже на излете лет выбрал честь вместо собственного спасения.
Кто бы смог что-то сказать ему в его возрасте, если бы Герасимов отступил, позволяя молодым бороться с опасностью? Мало кто в его годы вообще может себя обслуживать. Но у Никодима Павловича был свой род, его потомки, ради которых он и сделал свой выбор.
Я осознал себя в этом мире, и сразу остался один, меня никто и ничего не сдерживало. Мне не требовались подсказки, нравоучения или чужое влияние. Я справлялся сам, и до сих пор неплохо справляюсь — именно поэтому до сих пор жив.
Ни император, ни дворяне не перестанут тягать на себя одеяло, переманивая меня на свою сторону. Но их желания понятны, объяснимы и даже логичны. А чего хочу я?
Навеянное церемонией философское настроение отошло на второй план, когда священник закончил читать молитву. Глава рода и еще трое мужчин из семьи Герасимовых подняли постамент с урной и понесли в родовую усыпальницу.
Гости спускались по очереди, и у стены, в которой была проделана ниша, оставляли цветы и небольшие венки с подписанными лентами. Когда мы уйдем, урну закроют плитой
Поставив и свои цветы к уже разложенной куче, я выпрямился и взглянул на урну с прахом. Поклонившись в знак уважения, как того требует обычай, я выбрался на улицу, тут же уступая дорогу следующему гостю.
В прошлой жизни я оставил после себя учеников и Империю людей. Что я хочу оставить после себя в этой?
Подошедший слуга перехватил меня и направил на тропинку, ведущую в дом.
— Иван Владимирович, прошу вас следовать за мной.
— Хорошо, ведите, — не стал отказываться я.
Мы прошли через двери в особняк, и слуга сразу же повел меня на второй этаж, видимо, в ту самую комнату, откуда был нанесен удар родовым артефактом правящей семьи. Во всяком случае здесь явно ничего не трогали с того момента, так как в помещении отчетливо чувствовалась некая запущенность.
И посреди нее стоял глава рода Герасимовых, глядя в окно.
— Иван Владимирович, ваше благородие, — известил слуга, прежде чем оставить нас наедине.
Глава рода обернулся ко мне и изобразил улыбку. Впрочем, я видел, что она ненастоящая, а он не пытался этого скрыть.
— Иван Владимирович, у меня есть к вам просьба очень личного характера.
— Я слушаю вас, Анатолий Никодимович.
— Попробуйте найти того, кто это сделал, — озвучил он. — А когда найдете, скажите мне. Я хочу сам ему отомстить…
Он сжал кулаки от переполняющего его гнева. Было заметно, что мужчина с трудом сдерживает эмоции.
— Хорошо, Анатолий Никодимович, — кивнул я. — Если я встречу виновного в гибели вашего отца, я обязательно сообщу вам о нем.
Кивнув мне, глава рода жестом предложил мне следовать за ним. А пока он выходил, я обследовал комнату взглядом. Что сказать, за прошедшее время все следы сотворенного здесь волшебства давно развеялись.
Мы шли по коридору другой дорогой, очевидно, в столовую. И Анатолий Никодимович завел разговор, не желая проделывать весь путь в молчании.
— Вы познакомились с моей дочерью, Иван Владимирович, — констатировал он факт. — Она у меня четвертый, самый поздний ребенок. Трех сыновей я пристрою без проблем, они уже сейчас на хороших должностях и скоро подарят мне первых внуков… Но Мирослава — другое дело.
Я понял, к чему он ведет, однако перебивать отца, рассказывающего о дочери, не стал. Очевидно же, что Анатолий Никодимович ее любит. Возможно, даже больше остальных своих детей.
— Я подумал, что лучшей проверки, кто бы мог просить ее руки, устроить было сложно, — продолжил глава рода Герасимовых. — Да, этот удар забрал у меня отца. Но взамен, как мне кажется, дал мне возможного союзника. Скажите, Иван Владимирович, какую супругу вы хотели бы видеть рядом с собой?