Морская Дама
Шрифт:
Миссис Бантинг удовлетворенно вздохнула. Ей тут же пришли на ум выставки хризантем и цветник перед Королевской Академией искусств – таким людям, как она, доставляет удовольствие лишь то, что хорошо им знакомо. Морская пучина на мгновение представилась ей неожиданно добропорядочным и уютным местом, чем-то вроде переулка между Пиккадилли и Темплом. Правда, ее ненадолго смутил вопрос об освещении, но в следующий раз об этом она вспомнила лишь много времени спустя.
Тем временем Морская Дама, избегая серьезных расспросов мисс Глендауэр, перевела разговор на солнечный свет.
– Солнце у вас здесь такое золотистое, – сказала она. – Оно всегда золотистое?
– А у вас, наверное, вместо него
– Мы живем намного глубже, – ответила Морская Дама. – Там, в миле от поверхности или около того, все, знаете ли, фосфоресцирует, и это похоже на… не знаю на что. Как город ночью, только ярче. Как ваша набережная или что-то вроде этого.
– Правда? – воскликнула миссис Бантинг, подумав о Стрэнде во время театрального разъезда. – Там так светло?
– О, очень светло, – ответила Морская Дама.
– Но неужели это никогда не выключается? – попыталась понять Эделин.
– Там все совсем иначе, – ответила Морская Дама.
– Потому-то это так и интересно, – сказала Эделин.
– Там, знаете ли, нет ни дня, ни ночи. Ни времени, ничего такого.
– Вот это очень странно, – заметила миссис Бантинг, рассеянно наливая мисс Глендауэр еще чашку; поглощенные своим интересом к Морской Даме, обе уже выпили изрядное количество чая. – А как же вы узнаете, когда наступает воскресенье?
– Мы не… – начала Морская Дама. – Во всяком случае, не… – И тут же нашлась:
– Но ведь нам слышны прелестные гимны, которые по воскресеньям поют пассажиры на судах.
– Ну, разумеется! – сказала миссис Бантинг, которая в молодости тоже распевала гимны, и тут же совсем забыла, что в словах Морской Дамы ей только что послышалось нечто неуловимое.
Однако вскоре в разговоре мелькнул намек на более серьезное различие – правда, всего лишь намек. Мисс Глендауэр наугад высказала предположение, что у обитателей моря тоже есть свои «проблемы», и тут, видимо, ее природная серьезность взяла верх над подобающим светской даме легкомыслием, и она начала задавать вопросы. Нет никакого сомнения, что Морская Дама отвечала уклончиво, и мисс Глендауэр, спохватившись, что ее расспросы чересчур настойчивы, попыталась загладить вину, ограничившись общим впечатлением.
– Нет, не могу себе этого представить, – сказала она, выразив жестом свою беспомощность. – Хочется это увидеть, хочется понять. Но для этого надо родиться маленькой русалочкой.
– Маленькой русалочкой? – переспросила Морская Дама.
– Да… Вы ведь так называете своих маленьких?…
– Каких маленьких? – спросила Морская Дама.
Несколько мгновений она смотрела на них с откровенным удивлением – тем непреходящим удивлением, какое испытывают бессмертные при виде постоянного распада, смерти и зарождения, составляющих суть человеческой жизни. Потом, увидев выражение их лиц, она как будто опомнилась.
– Ну, конечно, – сказала она и, круто переменив тему, так что вернуться к прежней стало затруднительно, согласилась с Эделин:
– Да, там все совсем иначе. Чувствуешь себя, знаете ли, такой похожей, но совсем другой. Это и есть самое удивительное. Как, по-вашему, правда я выгляжу хорошо? А между тем я, знаете ли, до сегодняшнего дня еще ни разу не зачесывала себе волосы и не надевала платья.
– А что вы вообще носите? – спросила мисс Глендауэр. – Наверное, что-нибудь прелестное?
– Мы одеваемся совсем иначе, – ответила Морская Дама и стряхнула с платья крошку.
Какое-то мгновение миссис Бантинг пристально смотрела на гостью. Мне кажется, за это мгновение у нее в голове промелькнули некие смутные, неопределенные картины языческого свойства. Однако Морская Дама сидела тут, перед ней, в ее пеньюаре, столь осязаемо благовоспитанная, с убранными по моде прелестными волосами и с таким откровенно невинным взглядом, что подозрения миссис Бантинг тут же улетучились.
(А что касается Эделин, то я в этом не столь уверен.)
Глава III
Интермедия с журналистами
Самое удивительное то, что Бантинги действительно выполнили всю программу, которую наметила миссис Бантинг. Им, во всяком случае на время, безусловно удалось превратить Морскую Даму во вполне правдоподобную женщину-калеку – и это несмотря на то, что существовало множество очевидцев появления Дамы, и на возникшие вскоре серьезные внутренние разногласия. Более того, несмотря на то, что одна из горничных – кто именно, было установлено лишь значительно позже, – по секрету рассказала всю историю ухаживавшему за ней весьма самоуверенному молодому человеку, а он в следующее воскресенье сообщил ее одному подающему надежды журналисту, который болтался без дела на Лугах, вынашивая нравоописательный очерк. Подающий надежды журналист не поверил, но предпринял кое-какие расспросы и в конце концов решил, что этим делом стоит заняться. Из нескольких источников до него дошли смутные, но достаточно обильные слухи о некоем происшествии: тот молодой человек, что ухаживал за горничной, был весьма словоохотлив, когда ему было что рассказать.
После этого подающий надежды журналист отправился в редакции двух ведущих фолкстонских газет, чтобы прощупать почву, и обнаружил, что до них эти слухи только что дошли и что они собирались сделать вид, будто ничего не слыхали, как обычно поступают местные газеты, столкнувшись с чем-то из ряда вон выходящим. Однако атмосфера предприимчивости, распространяемая подающим надежды журналистом, заставила их очнуться. Он это заметил и понял, что терять время нельзя. Поэтому, пока они подыскивали кого-нибудь, чтобы послать навести справки, он отправился звонить в «Дейли ганфайр» и в «Нью пейпер». Дозвонившись, он разговаривал уверенным и напористым тоном. Он сделал ставку на свою репутацию – репутацию подающего надежды журналиста.
– Клянусь, в этом что-то есть, – сказал он. – Нужно только оказаться первыми, вот и все.
Кое-какая репутация у него, как я уже говорил, была – и он сделал ставку на нее. Заметка в «Дейли ганфайр» была обстоятельной, но скептической, а «Нью пейпер» вышла под шапкой на первой странице: «Наконец-то – русалка!»
Вы можете подумать, что уж теперь-то все раскрылось, но этого не произошло. Есть веши, в которые никто не верит, даже если они и напечатаны в бульварной газете. Действительно, когда Бантинги обнаружили репортеров, которые, можно сказать, ломились к ним в дверь и от которых удалось на время отделаться, лишь предложив им зайти попозже; когда они увидели свою невероятную тайну пропечатанной в газете, и Бантинги, и Морская Дама сначала решили, что безнадежно разоблачены. Они уже предвидели, как будет распространяться эта история, представляли себе неминуемый шквал нескромных вопросов, шагающие треноги бесчисленных фотографов, заглядывающие в окна толпы, – все ужасы широкой огласки. Бантинги и Мэйбл были в ужасе, просто в ужасе. У Эделин же эта неизбежная и, насколько дело касалось ее, совершенно неуместная огласка вызвала не столько ужас, сколько раздражение. «Они никогда не осмелятся… – сказала она. – Подумайте, как это отразится на Гарри!» – и при первом же удобном случае удалилась к себе в комнату. Остальные, отнесясь к ее недовольству с не совсем обычным пренебрежением, уселись вокруг кушетки Морской Дамы – она едва притронулась к завтраку – и принялись обсуждать надвигающийся кошмар.