Морская дорога
Шрифт:
Ты не записал это? И не стоит, я продолжаю отлынивать от дела. Молодой человек, ты не мог бы на миг взглянуть на меня?
У тебя такие же глаза, как и моего сына.
Мы отплыли из Брейдавика в начале мая.
Казалось, ничего не предвещало беды. Несколько арендаторов и вольноотпущенников моего отца решили отправиться вместе с нами, и рабы, которых он отобрал. Трое арендаторов взяли собой семьи. Рабы тоже в основном семейные. Я почерпнула у отца одну полезную идею — позволять слугам жениться и создавать законные семьи. В семьях рождаются дети, семьи удерживают мужчин на службе господину. Хотела бы я сказать то же о свободных людях, но ни разу не замечала, чтобы воин, например, поддавался домашнему влиянию. Должно быть, ты знаешь, что бык менее опасен, если
Больше всего в то ясное майское утро меня обрадовало то, что с нами отправлялись Орм и Халльдис. Как только они услышали вести о наших сборах, Халльдис пришла к отцу и попросила прощения за Орма, — сам он никогда бы не извинился, и спросила, могут ли они присоединиться к экспедиции. Она сказала:
— С тех пор как Гудрид исполнилось пять и до самой этой зимы, мы были с ней неразлучны. И ты знаешь, что ей необходима женская компания. Ты же не хочешь, чтобы это была какая-нибудь молодая служанка, у которой на уме одни лишь мужчины. Ей всё ещё нужна мать. Подумай о молодых людях в Зелёной стране, которым нужны жёны. Когда Эрик Рыжий уплыл, у него подрастали трое молодых сыновей. И каких жён они найдут себе среди тюленей и скал? Всё так и есть в новой стране. Тебе придётся присматривать за Гудрид, и если ты будешь к ней внимателен, то удачно выдашь дочь замуж.
Халльдис хорошо знала отца. Возможность породниться с Эриком Рыжим была приманкой, на которую он не мог не клюнуть. Халльдис, конечно же, не упомянула, что я не такая уж и выгодная невеста, так как отец разбазарил всё моё приданное. Презренный Эйнар был, вероятно, раз в десять богаче отца. Но когда мы говорили с ней наедине, она упомянула, что в Гренландии более выгодные условия для брака, так как там не хватает женщин. Землю там можно взять просто так, для этого не нужно жениться. Но как только возьмёшь землю — сразу же нужна женщина, чтобы вести хозяйство... Как сказала Халльдис, у меня крепкое здоровье и достаточно навыков для ведения хозяйства. Когда нам снова разрешили встретиться, она сказала:
— Веди хозяйство и рожай детей. Вот чего хотят мужчины. Не думаю, что в своей дикой стране они оставят без внимания такую красоту. Не стоит слишком переживать о размере своего приданого.
Ей удалось уговорить моего отца, и возможно, именно она посеяла первое семя, подав идею об устройстве моего будущего. А может, он сам уже подумывал об этом. Мне никогда не узнать, но сыновья Эрика, конечно же, рассматривались в качестве возможных мужей для меня, прежде чем я увидела кого-либо из них. Я не возражала. Я помнила неистового рыжего человека, рассказывающего нам о своих мечтах, о новой стране. Он стоял в нашем зале, заслоняя огонь очага, так что его фигура отбрасывала на стены огромные тени.
Не думаю, что Орм хотел отправиться в Гренландию. На самом деле, его беспокоило, что станет с его землёй, когда Лаугабрекку купит невесть кто. Может быть, он не считал путешествие в Зелёную страну таким уж рискованным. Орм поехал не из любви ко мне, как Халльдис, а, мне кажется, из любви к ней.
Прежде чем меня окрестили, проповедник Тангбранд рассказал нам о страшном суде. Даже сейчас мне снится конец света. Полагаю, теперь мне стоит задумываться об этом чаще, чем когда-либо, ведь моя кончина близка, но, состарившись, я всё больше и больше надеюсь на милость Божью. В Исландии смерть — пустяк. Мужчины должны убивать, такова их природа. Но смерть, что они несут, сильнее всего ранит женщин, такова их доля. Мужчины обычно мечтают погибнуть в последней битве. Их не пугает страшный суд, они надеются сразиться в битве, знаменующей конец света. Но когда мне снятся поднявшиеся со дна морского призраки моих приёмных родителей, которых я любила, они всегда кружатся надо мной, и осуждают. Для них уже не будет ни битв, ни пиров. В моём сне с их объеденных бледно-синюшных тел стекает вода, ведь они провели в море много лет. Они рассказывают мне, что всё это время не знали покоя, потому что у них нет могилы; они покинуты всеми и брошены во внешнее море, что омывает наш мир. И никто кроме меня не виноват в этом, ведь они отправились вслед за мной, лишь потому, что я нуждалась в них.
Итак, теперь ты понимаешь, о чём я должна поведать. Мы вышли в море с попутным ветром. Над нами раскинулось голубое небо, а земля запахла весной. Скот уже выгнали на пастбища. Среди животных, которых мы взяли с собой, было несколько ягнят. Корабль был переполнен: коров, овец и домашнюю птицу разместили в середине корабля, там же ютились рабы вместе с семьями, прямо перед парусом. Мы разместились на корме под навесом, потому что поначалу вся палуба была занята. Мы взяли воды и сено для скота в расчёте на десять дней, а кроме того пищу для себя. Казалось, этого вполне достаточно. При хорошей погоде мы должны были провести в море неделю. Когда мы покинули Брейдавик, над ледником не было ни облачка, лёд ослепительно сиял на ярком солнце.
Должно быть, ты кое-то слышал о той весне, хотя это было ещё до твоего рождения. Теперь это уже легенда. И мы не единственные, кто попали в неё. Ты слышал, что говорили люди? То был первый год, когда христиане отправились в земли за пределами мира, и старые боги разгневались. Сначала их изгнали из Норвегии, а потом из Исландии. Они отправились на корабле вместе с Эриком, или, может быть, летели впереди него, покинув мир, который раньше принадлежал им, а теперь стал называться христианским. Там, за краем света, на пустынных землях они и нашли себе пристанище. Насколько я знаю, они всё ещё обитают в тех горах.
Но когда они увидели корабли с христианами на борту, которые последовали за ними, боги разгневались. Тор метнул свой молот с ледников Гуннбьёрновых островков, и он упал в море между Гренландией и Исландией, образовав водоворот. Лёд, который спокойно лежал на протяжении сотен лет, раскололся, образовались огромные плавучие ледяные глыбы, из глубин показались морские чудища. Волны высотой со Снайфель прокатились через западные моря и обрушились на скалистые берега Европы.
Так говорили. Я говорю о том и о сём, но не рассказываю, что происходило на борту корабля. Бедный мальчик. Ты так молод; но ты, как и все мы, предстанешь перед страшным судом. Ты когда-нибудь испытывал страх? Совершал ли ты какой-нибудь поступок, последствия которого возвращались и мучили тебя снова и снова? Нет, я не требую ответа. Я перенесла немало ужасных путешествий. И знаю, каково море на самом деле. Конечно же, море не враг нам, но оно сильнее любого из нас и совсем непредсказуемо. Порой морская гладь спокойна как зеркало, а иногда превращается в ад. Моё первое морское путешествие выдалось самым худшим из всех.
Вокруг лишь холодная и пугающая вода. Чувства требуют какую-то твердь, какую-то границу, но ничего этого нет, душа уходит в пятки, руки мёрзнут так, что уже не чувствуешь их. Мы бросали мертвецов в море, а живые мёрзли так, будто уже окоченели. Вода не делает различия между живыми и мёртвыми. Будь мы уверены в завтрашнем дне, мы бы оплакивали их, но море поглотило время и все наши чувства, оно сломило нас, мы находились в его чреве. Нас забросило в самый центр океана. Его воды поглощали не только нас самих, но и наши души.
Край неба темнеет, должно быть, наступает вечер, с запада идут высокие волны с пеной на гребнях, белой, как снежный купол Снайфеля над плавящейся землёй. Корабль взбирается на волну, канаты натянуты как тетива, корпус стонет так, будто вот-вот разломится на куски. Волна обрушивается на палубу, принося хаос и ревущую воду, овец, словно белую пену, смывает за борт, парус порван в клочья и яростно хлопает. Воет ветер.
Днями и ночами лишь одна вода кругом. Ничего не меняется. Скот потерян, люди умирают. Их имена больше ничего не значат. Ничего не поделаешь, и не придумаешь, остаётся только сидеть тихо и ждать. Тело Орма сбросили за борт, Халльдис спустили следом. Нет ни света, ни тьмы, лишь адская жажда. Напиться напоследок — значит умереть, а остаться в живых — страдать от жажды. Ничего не меняется, пощады не будет. Корабль носит где-то за пределами мира, где нет ни времени, ни сострадания.