Морская инквизиция: Мир колонизаторов и магии
Шрифт:
– Ооо, господа, кого я вижу, инквизитора-неудачника и храброго чтеца морских карт! Рывком сдёрнув со своей косматой головы пиратскую треуголку с обгорелым краем, шаркнул ею перед нами, и отвесил нам шутовской поклон, продолжая при этом, насмехаться над нами.
– Какие люди, стоят передо мной, и они по-прежнему без оружия! Не правда ли? Какая досада! Желторотый цыплёнок, – тут он снова внимательно посмотрел на меня, и, увидев грязь на моём лице смешанную с потом, которую я никак не мог с себя смыть, продолжил.
– Я прошу прощения, желторотым ты уже не являешься, будущий юнга, ты скорее черноротый,
– Ты ещё помнишь, несчастный найдёныш, как бросился на меня с одними кулаками? А, помнишь? И как? – участливо поинтересовался он у меня, – головка то не болит?
Невольно проведя рукою по своей голове, я обнаружил едва заживший шрам от удара, обещавший в будущем на этом месте кривую, не зарастающую волосом полосу.
– Ты, сын своих мёртвых родителей, место которых в прислуге у Старого Роджера, ты не забыл, что будешь читать у меня портуланы, ты и твой полумагический падре, обрубок артефактора, инквизитор без зубов, отрыжка Псов Господних. Где твой факел падре, которым ты выжигаешь ересь? Где он? У ядовитой змеи, выдернули все ядовитые зубы! – выкрикнул он последние слова прямо в побледневшее лицо отца Антония.
– Что? Не слышу? Что ты там шамкаешь? А? Выкинул факел? Съел? Проглотил от страха? Ты думаешь, что если обладаешь даром мага, то способен на всё и можешь победить любого смерда? Так ты ошибался, хгм, «небесный лоцман», ошибался. Честная сталь, всегда пробьёт твою правую сторону груди и остановит тебя, а твоя голова, покатившись по земле, прекратит твою магическую деятельность. Да и что я говорю, что же ты падре, не сбежал вместе с мальчишкой от нас? Не смог? Где же твои магические способности и сила?
– А… ты думаешь оставить его про запас! Вы же там, в своих монастырях любите молоденьких мальчиков, это ведь не считается грехом? Да?
И он громко и оглушительно захохотал, а рядом стоявшие с ним пираты, заржали будто кони, уперев руки в бок и надрывая свои глотки, наслаждаясь невинным развлечением.
Падре Антоний из белого, превратился в красного, и я даже стал переживать за него, как бы его не хватил апокалипсический удар от всего услышанного и от тех прилюдных унижений, что позволил себе Гнилой Билл.
Падре молчал, а Гнилой Билл, наслаждал их обоюдным унижением. Он ещё много чего говорил о них, упоминая их родителей, и всего чего только можно, а также морского дьявола, которого постоянно называл Старым Роджером. Он оскорблял их, насколько позволяла его убогая фантазия, дыша на нас смесью старого перегара, вони, разлагающихся у него во рту остатков пищи, и смрадного дыхания от плохо работающего желудка.
Я давно уже перестал слушать его оскорбления, уйдя в свои воспоминания, думая о чём угодно, но только не о том, что происходило прямо передо мной. В моём воображении, происходил художественный процесс, в котором я рисовал огромный толстый испанский крест на судьбе Гнилого Билла и ему подобным.
В конце концов, Гнилой Билл иссяк. Придя в хорошее расположение духа, он даже решил нас накормить, по доброте своей душевной.
– Эй, сладкая парочка вонючих испанцев, не надо думать обо мне плохо, я оставил ваши жизни в ваших руках и даже не буду брать этого польо с собой, он мне не нужен. Я достаточно награбил, и теперь мне не нужен этот «портулан». Напоследок хочу вам сделать подарок лично от себя.
И он вытащил из-за своего пояса пистолет и метко прицелившись, спустил курок. Грохнул выстрел и одна из птиц, сильно напоминавшего кондора, только размерами поменьше, свалилась на землю с дерева, остальные взмахнув широкими крыльями, слетели с него и умчались вдаль, оглашая окрестности противными сиплыми криками искреннего возмущения, подлым убийством своего собрата.
– Вот вам мясо, обдерите его, пожарьте и ешьте за моё здоровье. Он достаточно наелся трупов ваших собратьев. Смотрите, какой он жирный, и Гнилой Билл, расхохотавшись, пнул убитую птицу своим сапогом, вызвав у других пиратов новый взрыв хохота.
– Ешьте, не бойтесь, ими питались наши собратья, когда им нечего было есть. Обычное мясо и не намёка на человечину, которую они давно переварили, и он, плюнув в нашу сторону жёлто-коричневой слюной, отправился восвояси в сопровождении своих товарищей.
Действительно, когда они ушли, мы подошли с падре Антонием к этой птице и увидели, что это действительно гриф-падальщик, точнее, его название было гриф-индейка из-за схожести его внешнего вида с индейкой.
Мы не ели мяса с момента попадания в плен, да и вообще, мало, что ели, поэтому, несмотря на отвратный вид птицы, и той пищи, которой она питалась, мы нашли в себе силы ощипать его и зажарить на костре под смех окружающих нас пиратов.
Голод не тётка, и даже не дядька, а есть хотелось просто неимоверно. Отец Антоний, помолился за нас, прося прощения перед Господом за грехи наши, а я принялся свежевать птицу, морщась от запаха, который она издавала. Разделав её полностью, и отделив морщинистую шею от всего тела, я разорвал мясо на куски голыми руками и, нанизав на прутья, мы обжарили его, а потом, и съели.
Пираты, сначала смотревшие на нас и на весь процесс приготовления грифа, вскоре разошлись по своим делам, когда это им надоело, оставив нас в покое и перестав оскорблять, что нам в принципе было и надо. Насытившись до отвращения, мне пришлось призадуматься, а что же делать дальше. Ведь нам осталось несколько часов, до того момента, как нас погонят на корабль.
Видимо о том же самом думал и падре.
– Падре, как нам дальше быть? Ты же владеешь магией?
В своё время я насмотрелся фильмов про Джека Воробья и опыт, хоть и из фильмов имел богатый, поэтому насчёт пиратов, откровенно рефлексировал. А уж после того, как мы практически месяц голодали и подавно. Ничего хорошего от них ждать не приходилось, один обман и смерть.
Падре Антонио, отвечать не спешил. Вместо этого он встал и обратился к другому пирату, сидевшему поодаль и чинившему свой ботинок с помощью огромного шила и дратвы.
– Уважаемый ландрон, не подстрелите ли вы нам вон ту птицу. И он показал на расположившихся, на ветвях другого дерева грифов. Пират ощерился в улыбке и кивнул головой. Подняв свой мушкет, он прицелился и выстрелил. С дерева упал, подстреленный им гриф, к которому неторопливо направился падре. А я подошёл к этому же пирату и сказал.