«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны

Купер Джеймс Фенимор

С юга тянул не очень сильный, но ровный и насыщенный ночной сыростью ветер. Бригантина, укрытая от морских течений, была, однако, подвержена течениям воздушным; она стояла носом к океану, а кормой — к берегу бухты. От берега ее отделяло менее пятидесяти морских саженей, и Ладлоу сразу увидел, что судно стоит на одном якоре, а все остальные подняты. У капитана королевского крейсера мелькнула мысль, что он может перерезать единственный канат, который удерживает судно контрабандиста на месте, и, если это ему удастся, бригантину наверняка снесет к берегу, прежде чем команда, поднятая по тревоге, успеет поставить паруса или отдать якорь. Хотя ни у него, ни у гребца не оказалось никакого подходящего орудия, кроме длинного матросского ножа,

соблазн был слишком велик, чтобы не сделать попытки. План выглядел очень уж заманчиво, так как хотя бригантина и не получила бы серьезных повреждений, но, чтобы стянуть ее с песчаной мели, пришлось бы провозиться довольно долго, а тем временем подоспели бы шлюпки или даже сам крейсер, чтобы ее захватить. Взяв у матроса нож, Ладлоу сам полоснул по твердому, неподатливому канату. Но едва стальное лезвие коснулось прочных смоленых волокон, как ослепительный яркий свет ударил капитану в лицо. Придя в себя от изумления и протирая глаза, пылкий искатель приключений поднял голову с тем смущением, которое испытывает человек, застигнутый в то время, когда он делает что-либо постыдное, как бы похвальны ни были его побуждения; это своего рода дань, которую человеческая натура во всех случаях жизни отдает открытому образу действий.

Хотя Ладлоу, застигнутый врасплох, понимал, что рискует жизнью, тревога, проснувшаяся в нем, мгновенно была забыта — такое удивительное зрелище представилось его взору. Бронзовый неземной лик фигуры, стоявшей на носу бригантины, был ярко освещен; глаза ее в упор глядели на Ладлоу, словно следили за малейшим его движением, а на лице играла зловещая многозначительная улыбка — казалось, она презирала его тщетную хитрость! Гребца не пришлось понуждать налечь на весла. Едва он увидел это таинственное лицо, как ялик понесся прочь от бригантины, словно вспугнутая морская птица. Хотя Ладлоу каждый миг ждал выстрела, даже крайняя опасность не помешала ему внимательно рассмотреть фигуру. Свет, которым она была озарена, сильный, яркий, резкий, слегка заколебался, вырвав из темноты ее одежды.

И тут капитан убедился, что Бурун сказал правду: с помощью какого-то механизма, разглядеть который у него не было времени, зеленая, как морская волна, мантия вдруг сменилась ярко-синей, словно океанская глубь. Затем свет погас, словно только для того и загорелся, чтобы обнаружить намерение волшебницы пуститься в плавание.

— Недурной маскарад, — пробормотал Ладлоу, когда ялик отплыл на безопасное расстояние. — Это означает, что контрабандист намерен вскоре покинуть наши берега. Перемена цвета ее одежд — это какой-то сигнал для суеверной и одураченной команды. Мой прямой долг — расстроить планы этой их повелительницы, как он ее называет, хотя слов нет — она не дремлет.

Не прошло и десяти минут, как наш незадачливый искатель приключений, поразмыслив, понял, что всякий план, осуществляемый сомнительными средствами, оправдан лишь в том случае, если он увенчается успехом. Если бы Ладлоу удалось перерезать канат и бригантину снесло на берег, возможно, он снискал бы себе славу человека умного и наделенного разнообразными талантами; тогда эта счастливая мысль принесла бы ему богатые плоды, но теперь его терзало предчувствие, что неудавшийся план может получить широкую огласку. На веслах в ялике сидел Роберт Болтун, тот самый фор-марсовый, который в прошлый раз во всеуслышание уверял, что он уже видел повелительницу бригантины, озаренную светом, когда вместе с другими матросами убирал фор-марсель «Кокетки».

— Мы с вами взяли не тот курс, мистер Болтун, — сказал капитан, когда ялик, выскользнув из бухты, плыл по заливу. — Но нам дорога честь нашего крейсера, а потому мы не занесем это происшествие в судовой журнал. Надеюсь, вы меня понимаете: ведь когда имеешь дело с умным человеком, достаточно одного слова.

— Поверьте, ваша честь, я знаю, что мой долг повиноваться приказам и не рассуждать, — отвечал фор-марсовый. — Перерезать канат ножом

всегда дело долгое; но хоть не годится простому матросу высказывать свое мнение в присутствии столь сведущего джентльмена, а только сдается мне, что еще не выкован тот нож, который перережет хоть одну веревку на бригантине без согласия той колдуньи, что стоит у нее под бушпритом.

— А что думают матросы об этой странной бригантине, за которой мы гоняемся столько времени без всякого успеха?

— Думают, что мы будем гоняться за ней без толку, покуда не съедим последнюю галету и не выпьем последний глоток пресной воды. Конечно, не мое дело учить вашу честь, но на крейсере нет ни единого человека, который надеялся бы получить хоть фартинг за то, что захватит ее. Матросы разное говорят о Бороздящем Океаны, но все сходятся на том, что ежели только ему не помогает какое-нибудь неслыханное счастье — а это ведь все равно что запродать душу тому, кто не очень охоч помогать в честных делах, — то второго такого моряка не сыщешь на всем океане!

— Обидно слышать, что мои матросы такого низкого мнения о собственном своем искусстве. Просто у нас еще не было ни одного подходящего случая. Было бы только открытое море да свежий ветер, и наш крейсер потягается с этой колдуньей, которая плавает на бригантине. А что до Бороздящего Океаны, то будь это человек или дьявол, но он теперь в наших руках.

— Ваша честь уверены, что этот ловкий и ладный джентльмен, которого мы схватили в ялике, и вправду знаменитый контрабандист? — спросил Болтун и даже бросил грести, сгорая от любопытства. — На крейсере поговаривали, что Бороздящий Океаны еще выше ростом, чем тот здоровенный чиновник, знаете, в Плимутском порту, а плечи у него…

— У меня есть основания считать, что эти люди ошибаются. Вы ведь образованнее других матросов, мистер Болтун, так что будем держать язык за зубами. Вот вам крона с изображением короля Людовика. Он наш заклятый враг, и вы можете проглотить его целиком или по кусочкам — как вашей душе угодно. Но помните, что наше плавание на ялике — строжайший секрет, и чем меньше будет разговоров о том, кто на бригантине несет вахту во время стоянки, тем лучше.

Честный Боб note 159 взял серебряную монету с радостью, которую не могло омрачить никакое воспоминание о чуде, и, почтительно приподняв шляпу, не преминул заверить капитана, что будет нем как могила.

Note159

Боб — уменьшительное от Роберт.

Вечером товарищи напрасно пытались вытянуть из фор-марсового подробности о его поездке с капитаном; уклоняясь от прямых ответов, он отделывался намеками столь туманными и двусмысленными, что суеверный страх среди матросов, который Ладлоу хотел успокоить, возрос вдвое против прежнего.

Вскоре после этого разговора между капитаном и матросом ялик причалил к борту «Кокетки». Пленника капитан нашел в своей каюте — он был озабочен и даже печален, но тем не менее прекрасно владел собой. Он произвел сильное впечатление на офицеров и команду, но почти все, подобно Болтуну, отказывались верить, что красивый и нарядный юноша, для встречи которого их вызвали на палубу, и есть знаменитый контрабандист.

Поверхностные наблюдатели, замечающие лишь внешние проявления человеческого характера, сплошь и рядом ошибаются. Хотя вполне разумно предположить, что человек, который нередко участвует в грубых и жестоких делах, неизбежно сам проникается злобой и отталкивающей свирепостью, но если, как говорят, в тихом омуте черти водятся, то и под скромной, а порой даже холодной внешностью скрываются иногда способности самые удивительные. Нередко люди, с виду мягкие и смирные, оказываются самыми отчаянными и своенравными, а тот, кто глядит настоящим львом, на поверку выходит немногим лучше ягненка.