Морские будни… и блудни
Шрифт:
Однажды во время возвращения самовольщика на втором этаже оказался командир одной из рот, капитан 3 ранга Туркин. Увидев, как мимо него проносится на пожарном шланге курсант, он чуть дара речи не лишился. К тому же возвращающийся самовольщик оказался шутником, увидев офицера, он освободил одну руку и отдал честь.
Офицер, по инерции тоже отдал честь и тут же спохватившись, бросился наверх, причем, в большей степени испугавшись за безопасность курсанта. Когда он вбежал на четвертый этаж, то застал только развернутый по коридору пожарный шланг
Дневальный бодрым голосом доложил:
– Товарищ капитан 3 ранга, дневальный по роте курсант Малов, – и прокричал, – Дежурный на выход!
Тут же появился дежурный по роте и отрапортовал:
– Товарищ капитан 3 ранга! Во время дежурства происшествий не произошло. Дежурный по роте старшина 2 статьи Кадученко!
Капитан 3 ранга аж подпрыгнул от такой наглости:
– Как не произошло? Только что к вам на этаж самовольщик по пожарному шлангу залез.
Дежурный, честно глядя на офицера, возразил:
– К нам? Не может быть, у нас все на месте, незаконно отсутствующих нет.
– Какой все на месте, только что я видел, как по шлангу самовольщик в училище лез. Вон шланг растянут по коридору, – не унимался офицер.
– Так шланг командир роты с утра приказал растянуть для просушки, завтра нас пожарники проверять будут, – объяснил дежурный.
У капитана 3 ранга совсем “крыша съехала”:
– Что вы мне дуру гоните, я совсем дурак, что ли? Где командир роты?
К этому моменту вокруг разговаривающих собралась толпа курсантов. Разговор стал массовым. Народ выдвигал самые невероятный версии: “Может это в телевизоре Вы видели?”, “Это вероятно в здании напротив было, я как-то видел, как там стену красили”, “У нас в деревне трактористу после свадьбы приятеля вообще черти мерещились”, “Это все стекла виноваты, грязные, не моют их, командование роты совсем мышей не ловит”. Последняя версия была в адрес офицера, на втором этаже располагалась как раз рота капитана 3 ранга, увидевшего самовольщика.
Поняв, что добиться от курсантов ничего не возможно командир роты махнул рукой и удалился, обронив напоследок:
– Технику безопасности соблюдайте хотя бы. Под шланг четырех человек во время спуска и подъема с одеялом посылайте, чтобы ловили “камикадзе”.
Самый последний способ заключался в подделке увольнительной записки. Причем не вульгарное подтирание времени и даты, а изготовление увольнительной с печатью и всеми подписями. Подтирки и исправления могли элементарно обнаружить мичмана, дежурившие на проходной. А вот изготовление печати делало самоволку безопасной. Только сделать печать было очень проблематично, здесь требовались руки “левши”. За время существования училища такое случалось не более одного – двух раз. Во время службы автору этих строк пришлось дважды столкнуться с подобными “левшами”. Первый раз в училище, где он учился вместе с Толей Ступаком, а второй на 4 эскадре подводных лодок.
На подводной лодке проходил службу матрос, который из подметки стоптанного рабочего ботинка, именуемого “гадом”, с помощью скальпеля, перочинного ножа и пинцета за два дня вырезал любую печать. Печать для личной библиотеки матрос изготовил за полтора дня.
В училище должность “левши” исполнял курсант Валера Васильков. Он великолепно рисовал, вырезал поделки, в общем, был настоящим курсантским “левшой”. Печати Валера рисовал, используя циркуль, рейсфедер, собственный язык и слюну. На изготовление печати, если никто не мешал, ему требовалось не более двух часов. Печать можно было распознать, только если очень внимательно присмотреться. Но поскольку возвращались курсанты обычно в темное время, даже самые бдительные мичмана подделки не замечали. Но, подвела Василькова надежда на русский “авось” и лень, хотя лентяем Валеру назвать было нельзя. Однако, как говорится, и на “старуху бывает проруха”.
Взвод, в котором служил Васильков, в воскресенье заступал в наряд на камбуз. Камбузное дежурство начиналось с обеда, поэтому Валера решил в увольнение не ходить, дел накопилось не “впроворот”, да и девушка, с которой он в последнее время встречался, сказала, что в предстоящие выходные будет готовиться к экзаменам. С Татьяной, так звали девушку, Валера познакомился месяц назад на танцах. Девушка училась в педагогическом институте имени Герцена, на факультете русского языка и литературы, была остра на язычок и привлекательна. Курсант решил в выходные позаниматься, чтобы в следующее воскресенье с чистой совестью и отсутствием учебных задолженностей провести с Татьяной. Он пошел в класс и занялся делами. Через некоторое время в класс ворвался однокашник:
– Валерка, наконец, то я тебя обнаружил, там, на танцах Татьяна. Просила отыскать тебя.
– Она же сказала, что в эти выходные не придет, – удивился Валера.
– Ну, уж ты сам разбирайся, я обещал, я отыскал, остальное не мое дело, – Давай собирайся, а то уведут девчонку, – выпалил приятель и скрылся.
“Эти бабы, черт их побери, никак не могут понять, что военные люди принадлежат сначала Родине, а уж потом женщинам и всем остальным. С другой стороны, “Баба с возу – кобыла бежит быстрее”, – подумал Васильков. Но девушка ему нравилась, поэтому курсант быстренько собрал свой скарб и побежал в роту – переодеваться.
Татьяна ждала его в коридоре. “Даже не танцует ни с кем” – удовлетворенно подумал курсант. Вечер прошел весело и быстро. В конце Таня наивно спросила:
– Ты меня проводишь?
Валера в увольнение не собирался, поэтому увольнительную не оформил, но он был курсантом училища подводного плавания, будущим офицером-подводником, поэтому отказать даме не мог. Попросив подождать, пока он наденет бушлат, Валера бросился в роту, в надежде, что у старшины найдется увольнительная записка. Иногда, уходя из училища, командир роты оставлял старшине на всякий случай пустую увольнительную, но на этот раз увольнительной у старшины не было. У дежурного чистых увольнительных тоже не было. Свои увольнительные Васильков всегда использовал только один раз, а затем уничтожал их. Изготавливать новую печать времени не было, но на счастье, а может быть на несчастье, в одной из книг Валерий обнаружил использованную увольнительную записку. Недолго думая, он переправил число и довольный бросился в клуб к Татьяне. Вместе они вышли через проходную и поехали к тетке, у которой жила девушка.
Возвращался Васильков утром следующего дня. На контрольно-пропускном пункте дежурил мичман Стрелкин, служивший на кафедре морской пехоты, где руководил тиром. Мичман по натуре был служакой и занудой. На занятиях в тире он по несколько раз заставлял курсантов ложиться и отрабатывать прицеливание, долго не допуская их к практическим стрельбам. “Тяжело в ученье – легко в бою”, – не уставал повторять мичман Стрелкин суворовский постулат. Курсант попытался пройти проходную по-быстрому, махнув перед глазами мичмана увольнительной. Это вполне прошло бы у других дежурных, но не у мичмана Стрелкина. Остановив курсанта, он взял в руки увольнительную и начал ее внимательно рассматривать. Конечно, исправленную дату он заметил мгновенно.
– Ага, попался самовольщик, – не скрывая своего удовлетворения, произнес мичман, – Пойдем к дежурному по училищу.
Спрятав злосчастную увольнительную во внутренний карман, он повел Василькова в рубку дежурного. При этом, опасаясь, что курсант убежит, он прочно держал его за рукав. Заведя курсанта в рубку, мичман прикрыл дверь и спросил у помощника дежурного – курсанта 5 курса:
– А где дежурный?
Дежурному ночью спать не пришлось, то тревогу играл в карауле, то танцы проверял, то с увольняемыми разбирался, поэтому он отдыхал.