Морские дьяволы
Шрифт:
Видя, с каким вниманием слушает его слова высокопоставленный сотрудник ЦРУ, начальник команды водолазов решил поделиться с ним еще одним своим наблюдением. Он взял в руки грузовой ремень, доставленный в каюту вместе с прочим снаряжением, и сказал:
– Кстати, здесь явно не хватает грузов. С таким балластом водолаз должен был иметь положительную плавучесть, а это затрудняет погружение и вообще мешает работе на глубине. Значит, либо погибший парень потерял несколько грузов, либо он имел при себе какое-то дополнительное снаряжение, компенсирующее недостаток балласта… А это еще что?..
Капитан-лейтенант потянул на себя клапан
– Вы ничего здесь не видели, капитан!
– Да, сэр! – по-военному четко ответил начальник водолазной команды. – Я никогда не входил в вашу каюту!
Спустя двадцать минут, держа в руках армейскую походную сумку с уложенными туда частями разобранного дыхательного аппарата и прочим снаряжением погибшего боевого пловца, Трентон вновь появился на капитанском мостике.
– Майкл, распорядись срочно приготовить для меня вертолет. Мне необходимо как можно быстрее попасть на берег, – приказал он командиру эсминца.
РАЗВЕДГРУППА «МОРСКИХ ДЬЯВОЛОВ»
Раскат грома оглушил сидящего в кабине «Тритона» капитан-лейтенанта Ворохова. Неведомая сила сдавила его тело и вмяла в сиденье. Руки и ноги стали невероятно тяжелыми, словно в одно мгновение налились свинцом. Станислав почувствовал, что не может сделать очередной вдох. В голове закружилось, глаза заволокло пеленой. Ворохов догадался, что теряет сознание, но в последний момент все же сумел вдохнуть живительную смесь кислорода и инертного газа. Второй вдох дался ему уже немного легче.
Восстановив дыхание, Ворохов ощутил, что ушла и застилавшая глаза пелена. Но, оглянувшись вокруг себя, он уже не увидел сквозь стекло обзорного колпака корму подводного крейсера. Вокруг была лишь одна вода. На приборной панели световой индикатор гидроакустической станции погас. Стрелка глубиномера застыла на нулевой отметке, что соответствовало надводному положению транспортировщика. Ворохов попытался включить гидролокатор, но его экран так и остался темным. Отказ приборов окончательно убеждал в том, что «Тритон» накрыла ударная волна от взрыва глубинной бомбы.
Ворохов понял, что остался жив лишь потому, что находился под защитой надежного корпуса подводного транспортировщика. Понял и то, что для Рощина взрыв должен был закончиться трагически. Но надежда умирает последней… Станислав запустил двигатель «Тритона» (несмотря на мощнейший удар гидроакустической волны, он завелся без всяких проблем) и направил транспортировщик по расходящейся спирали, стараясь отыскать своего товарища. Около часа он безрезультатно кружил под водой, иногда включая носовой прожектор и постоянно всматриваясь в непроглядную толщу. Он вновь обнаружил всплывшую под перископ американскую подводную лодку, дважды проплыл вокруг ее корпуса, но все было безрезультатно. Через час бесплодных поисков датчики, установленные на борту «Тритона», зафиксировали превышение радиоактивного фона – американский атомоход уходил с места своей стоянки. Лишь тогда Ворохов окончательно уверился в том, что уже никогда не увидит больше Илью Константиновича Рощина. Стиснув зубы, он развернул «Тритон» и повел его к месту запланированной встречи с Бизяевым.
Выйдя за границу полигона, Станислав направил транспортировщик к поверхности и, всплыв в надводное положение, включил гидроакустический маяк. Он не знал, исправен ли маяк или вышел из строя, но спустя четверть часа к стеклянному колпаку-обтекателю подплыл на «Зодиаке» Данил.
– А где Старик? – удивленно спросил он, когда Ворохов сдвинул с кабины защитный колпак и Данил увидел, что второе сиденье в кабине «Тритона» пустует.
– Его больше нет.
– Как нет? – Бизяев недоуменно вытаращил глаза.
Но Станислав молчал. Лицо Данила окаменело.
– Как?.. Как это случилось?
– Американцы взорвали возле «Атланта» глубинную бомбу. Наверное, проверяли прочность корпуса. В момент взрыва я был в кабине «Тритона», а Илья Константинович возле подлодки. Он уже закрепил на корпусе АЗУ и собирался сверлить обшивку. В этот момент и прогремел взрыв. «Тритон» отбросило в сторону, и я потерял Старика из виду. Потом час кружил там на разных глубинах, но так ничего и не нашел.
– Значит, он сейчас на дне, – медленно произнес Данил, глядя поверх головы Станислава в морскую даль. – Не знаю, может быть, я ошибаюсь, Старик, кажется, именно так и хотел умереть: не в своей постели, а в море, в родной стихии «морского дьявола». Знаешь что? – Данил вновь взглянул в глаза Станислава. – Давай прощальный салют в его честь.
– Давай! – поддержал Ворохов. – Это все, что мы можем для него сделать.
Запустив руку в грузовой отсек, он достал оттуда два подводных пистолета. Один передал Бизяеву, второй оставил у себя. Офицеры подняли оружие к небу и одновременно по четыре раза нажали на спусковые крючки. Под треск выстрелов унеслись в небо восемь стреловидных пуль.
Они еще минуту помолчали, затем Ворохов забрал у Бизяева пистолет и убрал в грузовой отсек подводного транспортировщика.
– Я сейчас, а ты пока установи сигнальные буйки, – произнес он и задвинул над кабиной «Тритона» обзорный колпак, после чего транспортировщик быстро погрузился под воду.
Когда нырнувший в глубину подводный аппарат исчез из виду, Бизяев выбросил за борт лежащие в лодке садки-ловушки вместе с привязанными к ним поплавками и стал ждать. Через сорок пять минут из воды показалась голова Ворохова, который был уже в обычной водолазной маске и с воздушно-баллонным аквалангом за плечами. Он подплыл к резиновой лодке и с помощью Данила забрался внутрь. Ворохов сдвинул на лоб маску и, вдохнув чистого морского воздуха, сказал:
– Возвращаемся на яхту. Надо только решить, как объяснить Родригесу отсутствие Ильи Константиновича. Да и Андрея нужно как-то подготовить.
– Он не пацан, а боевой офицер! Сам все поймет, без всякой подготовки! – мрачно ответил Бизяев.
В ОКРЕСТНОСТЯХ ДУЛИТА
Джон Трентон отложил обжаренное до хрустящей корочки цыплячье крылышко, от которого он неторопливо откусывал кусок за куском, и поднял взгляд на вошедшего в бистро мотоциклиста. В ту же секунду его взгляд изменился. Глаза прищурились, а без того тонкие губы еще более растянулись, что выражало крайнюю степень недовольства.