Морские повести
Шрифт:
Он повернулся, неторопливо пошел за скалу. Медведев снова склонился над шифровкой.
Несколько минут спустя старший лейтенант вошел в кубрик.
Женщина вскочила с койки, словно захваченная врасплох. Она что-то кроила, перед ней лежали полосы материи, лоскутья.
— Вот, Василий Степанович, передайте сейчас же! — протянул Медведев шифровку Кульбину.
Потом взглянул на женщину:
— Да сидите, пожалуйста. Зачем встали?
Она продолжала стоять, смотря с робким испугом.
— Садитесь! — повторил Медведев.
Она села на самый кончик койки, поджав ноги.
Кульбин начал радировать, склонившись над столом. Аппарат тонул в вечернем полумраке. Медведев вышел наружу.
Агеев стоял возле кубрика, задумчиво глядя вдаль. Синеватые длинные тени верхушки скалы пересекали площадку. Медведев подошел к боцману. Отсюда виден был спуск в ущелье, стоящий на вахте Фролов с автоматом в руке. Рядом с ним — летчик.
Медведев взглянул на Агеева.
— Слушайте, старшина, мне на вас этот англичанин жаловался. Правда, вы за ним по пятам ходите?
— Никак нет, товарищ командир. Просто площадка здесь маленькая, разминуться трудно, вот ему и мерещится.
— Так вот что — вы все-таки старайтесь разминуться. Чтоб он себя здесь пленным не чувствовал. Парень он хороший, простой, незачем ему жизнь отравлять. А?
Агеев молчал.
— Вы что молчите, боцман?
— Я, товарищ командир, с чего-то папашу-покойника вспомнил. Был он рыбак, помор, человек малосознательный, в Соловки на богомолье Белым морем ходил. Так он мне всегда образок Соловецкой божьей матери показывал, копию с иконы, что висит у соборных ворот. А на том образке два кругленьких отверстия прорезаны, там, где ядра с английских кораблей соловецкую икону пробили.
— Вы это к чему?
— А к тому, что папаша, по своей малосознательности, всегда мне говорил: «Хоть и англичане, видно, не те стали и теперь мир у нас с ними, а все-таки нужен глаз да глаз». И против этого летчика я хоть ничего не имею, но пришла мне чудная мысль.
— Какая мысль? — насторожился Медведев.
— Кажется мне, что он в чужом платье ходит. Не видели, как он платочек мимо кармана сунул? Будто к этой одеже не привык.
Медведев беспокойно провел рукой по лицу.
— Фантазируете, боцман. Странные у вас мысли…
— Точно, товарищ командир. Мне после всех этих походов скоро зеленые черти мерещиться начнут. Разрешите итти отдохнуть?
— Идите. Впрочем, подождите, боцман.
Агеев остановился.
— Хоть и странные у вас мысли, а все-таки береженого и бог бережет. Так ведь, верно, папаша ваш говорил? Конечно, лучше бы совсем этих посторонних здесь не было. Но уж если они здесь, нужно и вправду к ним быть поближе. Только без навязчивости, боцман… Кстати, — не знаете, что это женщина там кроила?
— Новый костюм подгоняет. У меня лишняя матросская роба была — еще давно морем сюда целый морской чемодан прибило… Я ей и предложил. Тошно ей в этом халате…
Они вернулись в кубрик. Женщина снова предупредительно вскочила. Помедлив, скользнула к выходу с темным свертком подмышкой.
— Хотел вас предупредить, — сказал Медведев, — к краю площадки подходить нельзя, могут увидеть снизу.
— Хорошо, — слабым голосом сказала Маруся.
— Огня зажигать нельзя. У вас есть спички?
— У меня нет спичек. Я не буду зажигать огня.
Агеев прилег, свернувшись в углу под плащ-палаткой. Маруся помедлила, будто хотела сказать что-то… Вздохнула отрывисто, скользнула к выходу. Кульбин быстро писал у аппарата.
— Товарищ командир, ответная радиограмма.
Протянул смутно белевшую бумажку.
— Это десант, товарищ командир? — спросил шопотом. — Может быть, на рассвете!
— Да это десант, Василий Степанович, милый! — Глаза Медведева смеялись, он как будто помолодел, давно Кульбин не видал таким своего командира. — Завтра решится все. Может быть, последнюю ночь здесь проводим. Может быть, завтра…
Он не договорил. Радость светилась в его глазах, но он взял себя в руки, подавил рвущийся наружу порыв. Суше, отрывистей стал голос.
— Теперь, в последнюю ночь, нужно нам чего-нибудь не прошляпить. Идите, смените Фролова, он уже давно вторую вахту стоит. На всякий случай установим постоянный пост здесь, у рации, и у спуска в ущелье. Через четыре часа вас сменит боцман. Вы-то сами ужинали?
— Так точно.
— Так вставайте на вахту.
Кульбин взял автомат, подхватил плащ-палатку. Медведев остался один.
Он прошелся по кубрику взад и вперед. Больно, беспокойно замирало сердце, хотелось что-то делать, не откладывая, сейчас же… Взглянул на Агеева, повернувшего к стене бронзовое лицо. Агеев дышал глубоко и ровно.
— Молодец боцман! — не мог удержать восклицания Медведев.
Боцман шевельнулся, открыл глаза — будто и не спал, вопросительно глядел на Медведева.
— Ничего, старшина, спите…
Боцман снова закрыл глаза.
В кубрик вошли Фролов и О’Грэди. Сигнальщик, как всегда порывистый, быстрый, внес с собой наружную свежесть, запах океана и ветра.
— Отбарабанил вахточку… Разрешите присесть, товарищ командир? — Смутно различимый в полумраке, сел на койку, вынул из-за уха сигарету. — Теперь и закурить не мешает. Меня мистер О’Грэди угостил, еще на вахте. Так я ему говорю: «На вахте курить нельзя, а после вахты — за милую душу…» Закурим, мистер?
Он взял сигарету в зубы, потянулся за спичками. О’Грэди наклонился, вежливо отобрал сигарету.
— Да вы что! — подскочил Фролов. — Летчик сунул сигарету в карман. — У нас так с людьми не обращаются, мистер!