Морские повести
Шрифт:
— Пора вставать, старшина?
— Вставать-то не пора, вы только минут десять как глаза завели. Выйдемте, товарищ командир.
С удивлением Медведев увидел: боцман держит в руках серовато-белый сверток. Вышли наружу. Агеев отвел Медведева почти к самому гребню. Развернул белый халат.
— Этот халат, товарищ командир, что наша гостья носила, был в расселину, за обрывом, одним концом засунут. По ветру, как флаг, развевался. Мне на него наш мистер указал. Я, перед тем как ложиться, в обход по камням пошел. Боцманская привычка — палубу осматривать. Все ли в порядке. Вдруг он меня догоняет, указывает за скалу. А оттуда будто чайка крылом машет. Глянул через борт — этот халат болтается. Хорошо еще — недавно светать стало, может быть, нас запеленговать не успели.
— Кто же это сделал? — У Медведева перехватило дыхание.
— Думаю, — не англичанин. Зачем бы ему самому себя выдавать?
— А где эта женщина?
— Сидит у кубрика, как ни в чем не бывало.
Медведев взглянул. Женщина задумчиво сидела на камне. Летчика не было видно. Но вот он вышел из кубрика, неторопливо пошел за скалу, туда, где стоял на вахте Фролов.
— Маруся! — позвал боцман.
Женщина вскочила с камня. Пошла к ним суетливым, неуверенным шагом.
— Может быть, и его позвать, товарищ командир?
— Не спеши, боцман, сперва поговорим с ней.
Летчик скрылся за скалой. Маруся подошла и остановилась, глядя робко и вопросительно.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
КОГДА ЗАМОЛЧАЛ ПЕРЕДАТЧИК
Маруся молчала, глядя на халат в руках боцмана. Он, казалось, привлекал ее взгляд, как магнит. Только мельком посмотрела в лицо Агееву, Медведеву и снова неотрывно глядела на светлые лохмотья.
— Где вы оставили вчера ваш халат? — тихо спросил Медведев.
— Я не помню точно, — отрывисто сказала Маруся. — Я отнесла его подальше, спрятала между камнями. Не могла я больше смотреть на него. Я поступила неправильно? — Она вскинула и тотчас опустила глаза.
— Ваш халат был подвешен за скалами, как флаг! — голос Медведева звенел сталью, — Зачем вы сделали это?
Теперь женщина смотрела на него в упор. Ее черты были неподвижны. Только глаза, широкие и светлые, жили на мертвенно-бледном лице.
— Кто вы такая? — продолжал Медведев. Ярость охватила его. Бессонная ночь, затаенное горе, страх за исход экспедиции усиливали эту ярость. — Кто вы такая? Вы действительно русская?
— Я русская, — пролепетала Маруся. Она стиснула ладони, маленькие смуглые пальцы с обломанными ногтями побелели. — Я не понимаю… Я его свернула в комочек, в плотный комочек, засунула глубоко в трещину… — Ее губы запрыгали, но глаза оставались сухими.
— Зачем вы хотели выдать нас немцам? — спросил Медведев.
— Выдать вас немцам? — повторила она, будто не веря собственным ушам. — Выдать вас немцам? Это я-то могу выдать вас немцам? Это я-то? Я?
Ее дыханье пресеклось. Она молчала, подняв руку, глядя на Медведева в упор. Ее измученное, страшно худое, когда-то бывшее молодым и красивым лицо все трепетало от горя и обиды. В этом лице не было больше робости, приниженности, как вчера.
Она не могла говорить: слезы хлынули из ее глаз, покатились по впалым, сморщенным щекам…
Агеев внезапно повернулся, пошел, почти побежал к кубрику. Маруся согнулась, закрыла пальцами лицо, упала на камни.
— Что они сделали с нами… — повторяла она среди рыданий.
Холодный пот тек по лицу Медведева.
— Товарищ командир! — раздался голос Агеева.
Нечто настолько необычное, зловещее было в этом голосе, что оглянулась даже Маруся. Медведев бросился в кубрик.
Кульбин сидел у стола в странной, неестественной позе, опустив голову, одной рукой охватив передатчик. По стриженой голове текла струйка крови. Агеев поддерживал радиста, низко склонившись.
— Что? — крикнул Медведев, подбегая.
— Похоже, помер… — со стоном ответил Агеев. Выпрямился, его жесткая ладонь была испачкана кровью. — Скорей идем!
Он бросился из кубрика. Медведев бежал за ним.
— Там Фролов… Не пропустит…
Агеев молчал. Одним рывком расстегнул кобуру. Обогнули скалу, заслоняющую спуск к ущелью.
— Тоже убит? — задохнулся Медведев.
Фролов сидел, скорчившись у самой расселины. Он уронил голову на колени, крепко сжав в руках автомат. Агеев добежал первый, тряхнул его за плечо, сигнальщик стал клониться набок, не выпуская автомата. Агеев приподнял его, расстегнул ватник.
— Ран, похоже, нет… — Фролов тяжело дышал, его невидящие глаза были полураскрыты. — Он отравлен, товарищ командир. Этот шпион обоих их одурманил. Сигаретами. Когда утром я к ним подошел, как раз втроем перекурку кончали… Товарищ командир, я его еще у потока настигну!
— Идите… Нет, подожди, брат! — Только в моменты большой задушевности, наивысшего напряжения Медведев переходил, сам не замечая, на «ты» с подчиненными. — Как бы он и тебя не подстерег. Какое у него оружие?
— Пистолет и две гранаты — он их у Кульбина забрал… Я его нагоню, кончу…
— Смотри, как бы не подстерег, — снова повторил Медведев. Он потерялся — может быть, первый раз в жизни: слишком неожиданно свалилась беда.
— Ему меня подстерегать не резон, — уже из ущелья крикнул боцман, — он, поди, как заяц, по скалам скачет!..
Медведев поднял Фролова. Сигнальщик был страшно тяжел. «У мертвых и лишившихся сознанья, — мельком подумал Медведев, — вес почему-то вырастает, всей своей тяжестью они тянутся к земле…» Пошатываясь, нес Фролова в кубрик.