Морские рассказы (сборник)
Шрифт:
Когда Матросик окончил свой рассказ, кто-то из кучки спросил:
– Так тебе, Матросик, ничего и не дали за твою простоту?
– Предлагали, братцы. Пятичницу давали.
– А ты не взял?
– То-то не взял. Бедные мужики эти Захаровы… Как с их взять? Однако угощение принимал – страсть угощали, братцы! А молодая баба, Васькина жена, так та мне две рубахи ситцевые справила. «Вовек, – говорит, – не забуду, Илья, что ты моего мужика при мне оставил». Небось люди добро помнят! – прибавил Матросик.
С мостика то и дело раздавались окрики вахтенного офицера. То он командовал: «Вперед хорошенько смотреть!», то: «На марса-фалах стоять!»
Эти частые громкие окрики среди ночной тишины несколько раздражали матросов.
– И чего это мичман зря суетится да глотку дерет? – заметил кто-то.
– А может, не зря, – промолвил Матросик.
– Коли встречных судов боится, все равно не увидишь скоро. Слава богу, хоть штурма прикончилась, а все-таки нехорошая ночь! – раздался чей-то голос.
– То-то вахтенный и опасается, что ночь!.. И пары по той же причине… И ходу нам нет! – сказал Матросик.
– По какой причине?
– А по той самой, братцы, что неизвестно, в какие места нас буря занесла. Вот он и опаску имеет. В море, братцы, завсегда надо опаску иметь. Я хоть и по озеру ходил, а Бога приходилось-таки часто вспоминать! – проговорил Матросик.
С этими словами он повернул голову к океану и стал зорко всматриваться вперед, в кромешную тьму, окружавшую со всех сторон покачивавшийся на волнах клипер.
Смотрел Матросик минут пять – десять и вдруг крикнул неестественно громким голосом:
– Бурун под носом!
– Марса-фалы отдать!.. – тревожно скомандовал вахтенный мичман.
Марсели бесшумно упали, и в то же мгновение «Жемчуг» остановился, врезавшись в гряду, и беспомощно стал биться, словно птица, попавшая в силки.
Капитан мгновенно проснулся и через минуту был на мостике. Старший офицер и старший штурман были там же. Все офицеры и все матросы, наскоро одевшись, выскочили наверх.
Клипер било жестоко о камни, и машина, работавшая полным ходом, не могла его сдвинуть с места. Видно было, что «Жемчуг» засел плотно.
Все были в подавленном состоянии.
Ветер дул свежий, и волны кружились вокруг клипера. Кругом – кромешная тьма.
Прошло бесконечных десять минут, и снизу дали знать, что течь увеличивается. Пущены были в ход все помпы, но вода тем не менее все прибывала. Положение было критическое, и не было никакой возможности высвободиться из него. И помощи ожидать было не от кого.
Однако на всякий случай зарядили орудия, и через каждые пять минут раздавались выстрелы, разносившие по океану весть о бедствии.
Но никто этих выстрелов, казалось, не слыхал.
Верхняя и нижняя палубы осветились фонарями. Молчаливые и сосредоточенно-серьезные матросы торопливо вытаскивали снизу на палубу провизию, паруса, запасный рангоут, разные вещи. У денежного сундука, вынесенного из капитанской каюты, стоял часовой.
Несмотря на работу всех помп, клипер постепенно наполнялся водой через полученные пробоины от ударов о камни гряды, в которой он засел. О спасении клипера нечего было и думать, и потому по приказанию капитана принимались меры для спасения людей и для обеспечения их провизией.
Но ночью при громадном волнении спустить шлюпки и посадить на них людей было бы безумием. Приходилось ждать рассвета.
И в голове каждого моряка, несмотря на спокойные, по-видимому, голоса капитана и старшего офицера, отдававших приказания, проносилась ужасная мысль: «Не исчезнет ли „Жемчуг“ в волнах до рассвета?»
И многие тихо молились.
Наконец забрезжило, и из сотни человеческих грудей вырвался крик радости. Громкое «ура» разнеслось по океану, споря с ревом ветра и гулом бурунов.
Высокий, казалось отвесный, берег неясными контурами выделялся близко, совсем близко. Между ним и грядой, на которой бился «Жемчуг», было не более пятидесяти сажен.
Но радость быстро сменилась отчаянием. Ветер не стихал; волны с грозным ревом разбивались о берег. Буруны пенились вокруг «Жемчуга». Все понимали, что спасение на шлюпках невозможно.
И близкий берег казался недостижимым, а смерть – неминуемой.
Выстрелы о помощи раздавались по-прежнему, но не вселяли надежды, хотя и привлекли на берег кучку арабов, которых можно было рассмотреть в бинокли.
Но что они могли сделать? Как помочь?..
Рассвело.
Утро было серое и печальное. Низкие темные тучи заволакивали небо. Ветер не стихал. Волны по-прежнему были громадны.
«Жемчуг» по временам трещал от ударов, но еще держался на воде.
Утренняя молитва, пропетая, по обыкновению, всей командой, звучала покорным отчаянием.
Бледный, казавшийся стариком капитан, не сомневавшийся почти, что жена и трое его детей, оставшихся в Кронштадте, сегодня сделаются сиротами, все-таки не показывал ни перед кем своего отчаяния и распоряжался, словно бы надеялся на спасение.
И он обошел палубу и говорил, ободряя матросов:
– Скоро ветер стихнет, и мы на шлюпках доберемся до берега. Не робей, молодцы ребята!
И «молодцы ребята» как будто верили – так им хотелось верить! – и отвечали:
– Рады стараться, вашескобродие!
Вернувшись на мостик, капитан сказал старшему офицеру:
– Если бы конец подать на берег и на этом конце укрепить канат!.. Это единственная возможность спасти людей. Но как подать? Шлюпку немедленно зальет. Ветер не стихает. Барометр падает.