Морские титаны
Шрифт:
— Так точно, ваше сиятельство, — ответил мажордом с очередным поклоном. — Сеньориты измучились и не в силах спуститься в столовую, они приказали подать им ужин на их половине.
— Не больны ли они? — с живостью вскричал молодой человек.
— Нет, ваше сиятельство, это только последствие всего, что случилось сегодня… Молоденькие особы, известное дело, очень хрупки.
Лоран улыбнулся странному выражению достойного дворецкого, но не сказал ни слова, и тот продолжал:
— Преподобный отец Санчес просит ваше сиятельство избавить его от скуки вкушать
— С удовольствием. А мои люди, любезный ньо Гальего, где же они будут есть?
— Со мной, ваше сиятельство, — величественно ответил мажордом, — и от этого они поужинают ничуть не хуже, смею вас уверить.
— Я убежден в этом, ньо Гальего, — улыбаясь, сказал Лоран, — потрудитесь же проводить меня к капеллану.
— Всегда к услугам вашего сиятельства, — ответил мажордом с почтительным поклоном.
Он отправился впереди молодого человека и довел до самой комнаты отца Санчеса, где и оставил его после того, как торжественно провозгласил о его приходе.
— Надеюсь, вы извините меня, любезный граф, что я обеспокоил вас, — ласково сказал капеллан, идя навстречу посетителю и протягивая ему руку.
— Это не беспокойство, а удовольствие! Я рад нашему свиданию с глазу на глаз.
— Старики — эгоисты, как вам известно, граф, Я люблю вас, вот мне и захотелось побеседовать с вами откровенно.
— Вы меня крайне обязываете, отец Санчес.
— В сторону церемонии; садитесь, граф… Увы! Отчего нельзя нам воскресить один из тех уютных ужинов в Торменаре, когда…
— Умоляю вас, отец Санчес, — перебил молодой человек, глубоко взволнованный, — не пробуждайте этих милых и грустных воспоминаний, моя рана все еще не зажила и кровоточит, как в самый первый день.
Старые друзья, как мы теперь уже можем называть их, сели друг против друга и принялись за еду, беседуя о посторонних предметах в присутствии лакея, который прислуживал им; однако, когда был подан десерт и слуга удалился, разговор резко перешел на другое и принял серьезный характер.
Отец Санчес встал, порылся в ящике и вернулся на свое место, бросив перед прибором Лорана горсть сигар.
— Вы ведь знаете, граф, — с улыбкой сказал монах, — что здесь вы у себя. Итак, не стесняйтесь. Вот отличные сигары, воспользуйтесь ими, можете даже, если угодно, злоупотре-
бить. Хотя сам я не курю, но запах табака мне вовсе не неприятен… А вот ликеры, выбирайте по вкусу. Отец Санчес придвинул к себе кофейник.
— Я нарочно сварил для вас кофе, который, надеюсь, заслужит вашего одобрения, — сказал он. — И я выпью с вами за компанию.
— Вы, кажется, принялись за старое, отец Санчес, — опять балуете меня.
— Так отрадно баловать того, кого любишь, — тихо проговорил монах.
— Разумеется, — со смехом ответил молодой человек, выбирая сигару, — более того, я даже подозреваю вас в намерении подкупить меня.
— Тсс, — тонко заметил отец Санчес, — не говорите этого, пожалуйста, вы угодили в больное место.
— Прошу покорно! Стыдно вам, духовному лицу, строить такие
— А что делать, граф, каждый заботится о себе, как может.
— Вы должны знать, что со мной вам нечего прибегать к хитростям. Скажите откровенно, чего вы хотите, и если есть возможность, это будет исполнено.
— Дело трудное, предупреждаю вас, граф.
— И все-таки говорите.
— Дело вот в чем: целых пятнадцать лет я живу здесь и привязался всей душой к бедным пеонам, прикрепленным к асиенде. Они такие страдальцы! Мне хотелось бы остаться среди них, чтобы охранять их от всякого насилия и покровительствовать им, когда придут ваши товарищи.
— Только-то, — сказал капитан, усмехнувшись.
— Разве это не много?
— Не очень, отец Санчес. Во всяком случае, я предвидел ваше желание. Возьмите это письмо. Оно подписано Монбаром, командующим экспедиции. А вот и моя печать, — прибавил он, снимая с мизинца правой руки большой перстень. — Когда сюда придут Береговые братья, покажите первому же из них это письмо и этот перстень — и вы будете под двойным покровительством Монбара и Лорана. Никто не посмеет переступить через порог асиенды, она будет теперь священна для моих товарищей, никто и пальцем не посмеет ни к чему прикоснуться. Словом, вы будете здесь в такой же безопасности, хотя бы все двери стояли распахнутые настежь, как если были бы во Франции или на Тортуге.
— Как, дитя мое, вы сами пришли к этой доброй мысли? — вскричал чрезвычайно тронутый старик.
— Вас это удивляет, отец Санчес?
— Нет, нет, простите, сын мой. Меня не может удивлять, что вы поступаете благородно и великодушно. Увы! Зачем…
— Ни слова об этом, святой отец, — с живостью перебил граф, — разве вы забыли, каков я, запамятовали, что я ничего не забываю, ни зла, ни добра. Я люблю вас, вы мне все равно что отец. Я исполнил только то, что следовало. Итак, оставим этот разговор, если вы хотите сделать мне удовольствие.
— Как желаете, сын мой.
— Говорила ли вам донья Флора, — продолжал молодой человек, чтобы переменить тему беседы, — что я советовал ей отправиться в Панаму?
— Она сказала мне об этом мимоходом, но не полагаете ли вы, что ей лучше было бы остаться здесь, со мной?
— Не знаю, святой отец. Впрочем, я дал ей совет переговорить с матерью.
— В этом вы правы, граф. А скажите-ка мне, вы все еще думаете уехать завтра?
— Не могу поступить иначе.
— Мне хотелось спросить вас об одном, сын, мой, но я боюсь возбудить ваше неудовольствие.
— Говорите без опасения, отец Санчес, — улыбаясь, ответил Лоран, — с каким бы вопросом вы ко мне ни обратились, я выслушаю вас почтительно.
— И ответите?
— Постараюсь.
— Вы любите донью Флору? — внезапно спросил монах.
— Больше жизни, — откровенно ответил молодой человек.
— И намерение ваше…
— Жениться, как этого и следует ожидать от меня.
— Я знал это. Ах! Ваше сердце мне хорошо известно… Но теперь я затрудняюсь еще больше, не знаю даже, как и подступить к вопросу…