Морской князь
Шрифт:
Со стены чуть запоздало открыли стрельбу крепостные лучники и камнеметы. Из ворот на помощь своим выбежало с десяток новых латников. Покончив с теми абориками, что спустились на берег, закопанные камнеметы и арбалетчики перевели свою стрельбу на ворота, и «вылазка» абориков захлебнулась, латники попятились назад. Издали было видно, как один из арбалетчиков приподнялся и швырнул на мостки горшок с ромейским огнем. Судя по ширине плеч, это был Потупа. Деревянный настил вспыхнул веселым ярким огнем. Камни дальних аборикских камнеметов стали долетать до возков с шерстью. Парочка булыжников угодила и в сами мешки, не нанеся повозкам ни малейшего урона. Первые выстрелы липовских камнеметов долетели до стены, но тоже ничего там не повредив. Зато заработавшие четыре пращницы раз за разом и в саму стену, и в город посылали куда более весомые гостинцы. Особо эффектны были выстрелы крайних пращниц. Каждое попадание в забор боковых островов образовывало там большие бреши, железные листы так и отлетали в стороны.
Дарник с беспокойством смотрел в сторону ворот: что там дальше с камнеметчиками и арбалетчиками? Вот из своего окопа выбрался один арбалетчик и, закрываясь мешком с шерстью, направился к реке, за ним последовал еще один, затем второй, третий. Пламя с мостков стало подступать к подъемному мосту, и тот тотчас же стал подниматься, оставляя на берегу своих убитых и раненых.
«Где же Корней?» – вглядывался в арбалетчиков князь. Наконец, по шлему с конским султаном узнал. Только воевода-помощник шел не к реке, а прочь от города. Мешок с шерстью был у него на спине, а сам Корней двигался низко нагнувшись, точно что-то искал. И в самом деле, скоро нашел – это была голова аборикского всадника – и продолжил свое размеренное полусогнутое шествие. По нему стреляли уже и из луков, и из крепостных камнеметов. Дважды, получив увесистый удар в спину, Корней падал, но тут же вставал и продолжал идти. Так и дошел до первого возка с мешками, встал под его защиту и с видом победителя помахал всем, кто наблюдал за ним.
– Теперь стрельбу уже никак нельзя прекращать, – сказал Дарник Ратаю. – Продолжай все двигать к стене и закапывайся в землю поглубже.
Ответом ему были приветственные крики дарникцев и кутигур.
Чуть передохнув, Корней быстрой пробежкой пересек последний опасный участок и впрыгнул в окоп к князю.
– Ты боялся, что я тебя убью, и я точно тебя убью, – грозился Дарник, пожимая руки своего несносного подчиненного и отводя в сторону нос: – Ну и вонь же от тебя!
Корней с любопытством осмотрел свой мешок, в котором торчало три стрелы и было две прорехи от попадания камней.
– Боюсь, что теперь кутигуры свою шерсть будут тебе продавать только по двойной цене.
Чуть позже в кутигурском стане раздалось еще более сильное ликование. Посланные дозорные привезли с собой живых и невредимых бродников, одного раненого аборика, двух его убитых соратников и… живую кутигурскую пленницу.
Сдержанные, всегда невозмутимые кочевники кричали и плакали от счастья, каждому из четырех с половиной тысяч кутигур правобережья хотелось не только увидеть, но и потрогать донельзя измученного и истощенного от пережитых ужасов ребенка.
Часть этих восторгов по праву доставалась и Калчу за то, что она так мудро настояла привести на помощь чужеземное войско.
Один Буним нашел во всем этом некое темное пятнышко:
– Теперь, князь, тебе нельзя уже возвращать им двести детских обгоревших тел, они будут ждать от тебя только живых детей.
9
Во время этого скоротечного сражения убит был лишь один камнеметчик и ранены четверо: два арбалетчика и два бродника.
Всех смельчаков перед общим строем Дарник наградил медными фалерами, а Корнею досталась и серебряная. В войске царило всеобщее воодушевление. Больше всех приревновали к славе бортичей и бродников луры. Их сотские явились к князю с настоятельным требованием: – Дай и нам проявить себя!
– Хорошо, – чуть подумав, согласился Рыбья Кровь. – В эту ночь мне нужны две ваши сотни. Пусть ложатся сейчас спать, а когда стемнеет, чтобы были наготове.
Огромное любопытство вызвали привезенные трупы абориков, и особенно их раненый. Кутигуры рвались расправиться с ним, но янарцы не позволили – пленный князю пока нужен был живым. Сначала архонты внимательно осмотрели убитых абориков и их доспехи. Все трое, включая принесенную Корнеем голову всадника, были светловолосыми тридцатилетними мужчинами с голубыми глазами и коротко постриженными бородами. Доспехи из белого железа в самом деле были хороши: гладкие, изогнутые, ладно пригнанные по фигуре. Вблизи их шлемы еще больше походили на собачьи головы, сверху были даже два отверстия с козырьками для проветривания, очень напоминающие маленькие собачьи ушки.
Затем князь с архонтами занялись раненым. У того камнем была сильно повреждена рука, и несколько кровоподтеков он получил уже в рукопашной с бродниками.
Раненый не говорил ни по-хазарски, ни по-ромейски, ни по-арабски. Но несколько произнесенных им слов напомнили Дарнику готский язык, это подтвердил и Сигиберд. Задал пленнику несколько готских фраз и стал почти без затруднений переводить.
– Аборики, оказывается, родственное нам племя, – объяснил варагесец, коротко поговорив с пленником. – Они когда-то ушли с Сурожского моря, но не на запад и юг, а на север, в Рипейские горы, а с гор уже по Яику спустились сюда.
Звали пленника Бавидо. Он был каменных дел мастер, вытачивал из дорогого зеленого камня шкатулки, чашки и вазы. В Хемоде, по его словам, тысяча воинов, всевозможных припасов у них больше чем на год, а при необходимости они всегда могут пополнить их, отправившись на своих лодках на Торговый остров в дельте Яика. За что они так казнят кутигурских детей? А за дело. Кутигуры уже второй год истребляют все их береговые посевы пшеницы, овса и ячменя, а этой весной убили хемодских переговорщиков, вот и решили отомстить так, чтобы навсегда запомнили.
Дальше князь слушать не стал, отправился за объяснениями к Калчу.
– Что же ты мне не сказала, что вы убили их переговорщиков? – спросил, гневно глядя на тысячскую.
– Убили потому, что они этого заслужили, – невозмутимо отвечала Калчу. – Ты бы тоже их казнил на нашем месте. Так дерзко, как они, еще никто не говорил с нашим каганом.
– Ты понимаешь, если бы я сразу узнал об этом, никакого бы похода сюда не было. Мои воеводы и воины никогда не согласились бы помогать тем, кто убивает послов.
– Разве ты сам вчера не видел, что они делают с нашими детьми, и только что ты сам наградил своих воинов за спасение одной-единственной девочки?
Пробить эту стену непонимания было невозможно.
Как бы там ни было, а осаду отменять, особенно после смерти Леонидаса, было уже поздно.
– Что делать с мертвяками? – спросил Корней.
– Порубить на куски, зарядить в пращницу и отправить назад в Хемод, – распорядился князь.
Этому неожиданно воспротивился Сигиберд:
– Нельзя так поступать, князь. Не оскверняй свои знамена. Аборики уже слышали о тебе. Я могу попробовать договориться с ними о мире.